ПМЖ. Феликс Чечик

      С высоты, и не птичьего даже,

      а полёта простого шмеля,

      растворён в подмосковном пейзаже,

      как репейник какой-нибудь я.

      Зверобой, подорожник, крапива,

      хвощ, полынь, василёк, лебеда.

      Проплывают по небу лениво

      туч недоеные стада.

      И, когда унесёт электричка

      в непролазные дебри Москвы,

      сохранится надолго привычка

      быть на голову ниже травы.

      Пусть куражится спьяну Тверская;

      но от воздуха, как во хмелю

      я иду по Ордынке, кивая

      пролетающему шмелю.

      За душой тишина вместо денег,

      денег нет и не будет, дай бог.

      Я в 2005-м – репейник,

      а на будущий – чертополох.

      После ливня – голубое,

      не бывает голубей,

      и на фоне неба – двое, —

      двоеточье голубей.

      Туч растрёпанные клочья,

      как потёки от чернил.

      Третьего для многоточья

      не хватает – ливень смыл.

      Где я? Об этом едва ли кто знает, —

      в первую очередь сам.

      Дворником ветер дворы подметает,

      прячется по чердакам.

      Не серединка и не половинка,

      в смысле: ни то и ни сё, —

      вместо закладки сухая былинка

      в томе «Худ. лита» Басё.

      Голубизна переходит

      в светло-зелёное – цвет

      моря на мысли наводит,

      смерти, как видимо, нет.

      От удивленья присвистни,

      смерти не будет? Да-да!

      Впрочем, как не было жизни,

      как таковой никогда.

      Когда сомневался Мефодий

      и не сомневался Кирилл,

      язык, растворённый в природе

      на птичьем со мной говорил.

      О чём-то пиликал кузнечик

      на тоненькой скрипке своей,

      и молча, в преддверии речи,

      былинку тащил муравей.

      Что касается грешного

      моего языка —

      вырву с корнем, сердешного,

      и не дрогнет рука.

      Чтобы больше не связывал, —

      (нету связи прочней)

      с пожелтевшими вязами

      по-над речкой моей.