Повелитель и пешка. Мария Герус
тью, это не так просто. Много лет назад им было позволено выстроить сильную защиту. Повелитель склонился над доской, бездумно поглаживая рукоятку, а потом решительно двинул вперед коней и слонов.
Клочья облаков летели над морем легко и свободно, и Обр летел вместе с ними. Выше чаек, выше шумящих сосен, выше прибрежных скал. Старая сосна нависала над самым обрывом. Ветер дул упругими толчками, раскачивая колючую ветку. Ветка пружинила, подбрасывала Обра, так что сердце замирало, но ствол за спиной, весь в шуршащих чешуйках отслоившейся коры, был шершавый, толстый, надежный.
Раньше, когда Обр был совсем мелким, ему нравилось забираться сюда. Зажмуривался и представлял, будто мать качает его на руках. Дремучая дурь, конечно. Матери своей он вовсе не знал, а отец его на руках сроду не носил. Обр был седьмым сыном, не считая тех, кто помер в младенчестве, и до вчерашнего дня думал, что отец вообще не помнит о его существовании. Так, бегает по двору что-то, не стоящее внимания. Урвет кусок-другой на поварне и снова исчезает с глаз долой.
Оказалось, помнит. Так что на любимую сосну нынче пришлось лезть не для того, чтоб полюбоваться восходом луны над заливом. Впрочем, и луну, и Усольскую бухту Обр видел уже тысячу раз и мог бы описать их с закрытыми глазами. Слева от выхода в море – мыс Рогатый Камень, седые скалы. На скалах – огонь маяка. Зажгли уже, хотя еще не совсем стемнело. Чуть ближе – черные треугольнички крыш, десятки труб и шпилей с флюгерами, высокие кресты трех храмов – город Большие Соли. Еще ближе бледные полосы прибрежных дюн, прорезанные сизыми языками сосняков. Над сосновыми лесами – одинокие скалы, торчащие посреди каменистой пустоши. А как раз напротив Больших Солей, на другом берегу почти круглой бухты – Соли Малые.
Тут уж крест всего один, и шпилей никаких не видать. Деревня деревней. На главной улице коз пасут, а туда же: город считается, как при Деде. И судья, и городской старшина, и даже городская стража имеются. Даром что вместо каменной стены загородь из жердей, да и то больше для того, чтоб козы не разбежались. Дед никогда такого не допустил бы. Давным-давно, еще когда Дед был молод, вся эта земля, все, что видно глазом, принадлежало Хортам. Охотничьи угодья, скудные, засоренные камнями поля, дюны и пустоши, рыбные ловли, города и деревни. Но этого Обр уже не застал. Все было отнято еще до его рождения. Жестокого захватчика, князя Доната, проклинали в Усолье уже лет двадцать. Теперь только и осталось, что Укрывище. Но ничего. С этой ночи все переменится. Войска князя будут изгнаны, Усолье вздохнет свободно, и Хорты вернут свое.
В лесу резко захохотал филин. Обр вздрогнул, хотя ждал этого уже больше часа. Умеет братец Герман нагонять жути. Уж лучше бы волком выл, как все люди.
Обр нехотя отлепился от надежного ствола и, легко качнувшись вперед, распростерся вдоль толстой ветки, отдался на милость ветра. Пахучие острые иглы кололи правую щеку, лезли в глаза. Руки тут же стали липкими от смолы, штанам и рубахе тоже досталось. Впрочем, всерьез повредить этим штанам ничто уже не могло. Получил последыш Хортов сей нужный предмет, как всегда, от Конрада. А до этого их носил, кажется, дядька Сигурд. Так что два-три лишних пятна их только украсили.
Текли минуты. Ветер выл, ветка раскачивалась, Обр ждал. Сосна нависала прямо над дорогой, которая в этом месте как раз круто поворачивала на юг. Дороги он не видел, мешали нижние ветки, да и ночь уже почти наступила. Но тем, кто умеет слушать, видеть не обязательно. Гулкий быстрый топот. Три всадника пронеслись галопом. Разведчики. Проверяют дорогу. Нуну. Тяжкий мерный грохот множества конских копыт. Большой отряд, всадников тридцать, не меньше. Основная охрана. Обр ждал, пропуская их под собой, терпеливый и собранный, как змея в засаде.
Минутная тишина. Наконец, снова топот, шелест упряжи, деревянный перестук колес. Обр вздохнул во второй раз и медленно стек, соскользнул с ветки, с сухим шорохом прорвался сквозь нижние сучья и мягко, на все четыре, упал на туго обтянутый грубым полотном верх повозки. Полотно спружинило и само толкнуло его вперед, туда, где над крытым верхом торчали, покачивались в такт дорожной тряске солдатская треуголка и приплюснутая посредине валяная шапка. Охранник и возница.
Охранник встревоженно повернулся, любезно подставив свой висок под коротко свистнувший кистень[1]. Не мешкая, Обр спрыгнул на освободившееся место и с ходу двинул начавшего привставать возницу коленом в челюсть. Тот глухо охнул и тоже исчез из виду.
Ловко подхватив вожжи, последыш Хортов сунул короткую рукоять кистеня за пояс, уселся поплотней, покрепче уперся ногами и, выдернув из-под козел кнут, от души махнул по всей четверке.
Момент был рассчитан верно. Дорога, удаляясь от обрыва, стала шире. Охрана придержала коней, раздвинулась, чтобы продолжать движение, окружив повозку во всех сторон. Понукаемая Обром четверка лошадей, запряженных цугом[2], бурей ворвалась в образовавшийся проем. И тут же в тех, кто еще преграждал ей путь, сверху со склона холма, из густой сосновой поросли полетели стрелы. Сзади, от обрыва, загрохотали выстрелы. Дядька Ольгерд с сыновьями замкнул засаду, занялся той частью охраны, что ехала позади повозки. Обр повис на вожжах,
Кистень – холодное оружие, груз, соединенный цепью с рукояткой.
Цуг – упряжка лошадей, идущих по одной или парами одна за другой.