Русский самурай. Книга 2. Возвращение самурая. Анатолий Хлопецкий
позднейшими событиями. Почему бы не предположить, что единственная сохранившаяся фотокарточка Василия Сергеевича была сделана именно во время этого визита во владивостокскую фотографию?
Что касается Василия, то, поразмыслив, он решил, что в конце концов, касается ли дело встреч с капитаном Меньшовым или визитов на явку партизанского подполья – в обоих случаях речь идет о защите национальных интересов России. А какой быть этой России – покажет время.
От Василия не могло укрыться, с какой душевной болью и недоверием смотрели кадровые офицеры русской армии на марширующих по улицам Владивостока недавних врагов, теперь изображавших из себя союзников. Понимал он и подпольщиков, державших связь с партизанскими отрядами Приморья: многое запало ему в душу из разговоров, услышанных в тренировочном зале общества «Спорт». На какое-то время очень разных по взглядам людей объединяло общее патриотическое чувство.
Надо сказать, что и многие приверженцы прежнего строя страны, доотступавшиеся вслед за разнообразными «спасителями России» до самого восточного краешка Русской земли, при виде того, что там творилось, начинали понимать всю тупиковость своего положения. Были среди этих в прямом смысле потерявшихся людей не только офицеры, не знавшие, что делать со своею верностью отрекшемуся императору, но и просто чиновники различных рангов, при новой власти потерявшие свои должности, а значит, и средства к существованию.
Снова и снова доставал я из бумаг Николая Васильевича Мурашова фотографию печальной худенькой женщины с мальчиком, прижавшимся к ее коленям. И с каждым разом все острее проглядывало для меня на этом снимке их одиночество и сиротство…
Из рассказов Николая Васильевича я знал, что отец его служил в какой-то нотариальной конторе в одном из провинциальных сибирских городков. Владельцы ее, бог знает почему, испугавшись еще февральских событий, двинулись на восток в хвосте воинских эшелонов. Как все было дальше, Николай Васильевич не раз слышал из уст матери и записал это в своих дневниках. Вот эти странички в вольном изложении.
Во время этого долгого, с остановками и перерывами, бегства грянул и Октябрь. Менялись командующие, рассыпалась солдатская дисциплина, да и в офицерских пульманах обычным явлением становились алкоголь и кокаин.
До Владивостока отец Николеньки добрался уже в совершенно растрепанном душевном состоянии. А обнаружив, что ни в самой нотариальной конторе, ни в ее сотрудниках владивостокский бизнес и обыватели города не нуждаются совершенно, запил Василий Андреевич горькую, заливая ею, по обычаю слабых людей, свою вину перед женой и сыном, которых он отныне не умел ни прокормить, ни защитить. В этаком нетрезвом состоянии нарвался он на еще более нетрезвого офицера в лохматой маньчжурской папахе, дело дошло до взаимных оскорблений, на которые его благородие ответствовал ударами своей доблестной боевой шашки…
И осталась Анастасия Павловна