Ярмарка Святого Петра. Эллис Питерс
ыло полностью посвящено подготовке к подобающему чествованию небесного покровителя аббатства.
При основании аббатство было освящено во имя святых Петра и Павла. Однако святой Павел частенько оставался в тени. Порой его имя не упоминалось даже в официальных бумагах. Время – деньги, и писцы ленились заносить в протоколы капитула полное наименование аббатства – ведь в ходе каждого заседания оно поминалось не один десяток раз. Правда, в последнее время – с тех пор, как за кормило обители взялся аббат Радульфус, – им пришлось тщательнее вести записи, ибо он не терпел ни малейшего небрежения и был равно суров как к себе, так и к подчиненной ему братии.
До начала заутрени брат Кадфаэль уже был в своем садике. Он любовался цветущими маками, однажды вывезенными с востока, и прикидывал, когда придет время собирать семена. Сейчас, в разгар лета, уже можно было рассчитывать на богатый урожай, тем паче что весна выдалась мягкой и влажной благодаря таянию обильных снегов, а первая половина лета – жаркой и солнечной. К тому же жара с лихвой возмещалась дождями, вызывавшими к жизни буйную и свежую поросль. Близилась пора косить густую и сочную траву, да и пшеница с нетерпением дожидалась серпа. Как только закончится ежегодная ярмарка, настанет время жатвы и сенокоса. Кадфаэль наслаждался ароматами своего крохотного царства – напоенные утренней росой травы испускали благоухание под первыми лучами солнца. Иные церковные аскеты усматривали нечто греховное в подобном чистом восторге. Брату Марку, трудившемуся на этой благодатной ниве вместе с Кадфаэлем, работа доставляла столь великую радость, что юноша порой всерьез подумывал, не должен ли он покаяться и смиренно принять епитимью.
Впрочем, брату Марку по молодости лет это было простительно. У Кадфаэля имелось поболе здравого смысла, и подобных угрызений совести он не испытывал. Господь одарил смертных несчетными дарами своими, дабы они восхищались и радовались. Равнодушие же можно счесть неблагодарностью Вседержителю.
Еще до заутрени брат Кадфаэль успел два часа поработать в саду; никаких поручений, связанных с проводимой аббатством ярмаркой, на которой сейчас было сосредоточено все внимание, у него не было, а потому, устроившись на давно облюбованном им месте, в укромном уголке капитула, монах, по своему обыкновению, мирно клевал носом. При этом Кадфаэль был, как всегда, готов мгновенно проснуться и вполне вразумительно ответить на любой вопрос, даже если не слишком хорошо его расслышал. Кадфаэль принял постриг уже шестнадцать лет назад, принял осознанно и за все эти годы ни разу не пожалел о сделанном выборе. Как, впрочем, ни разу не пожалел и о той полной приключений жизни, которую он вел в миру. Ныне ему минуло пятьдесят девять лет, но он, как и прежде, оставался бодрым и крепким. Брат Марк в шутку сравнивал его с барсуком – дескать, такой же кряжистый, да к тому же и ноги кривоваты. Правда, к Марку Кадфаэль был неравнодушен и позволял ему то, что другому не сошло бы с рук.
Монах тихонько дремал, почти не посапывая. Строгие правила Бенедиктинского ордена были ему не в тягость, ибо он ухитрился превосходно к ним приспособиться, к полнейшему своему удовольствию.
Погрузившийся в сон, Кадфаэль не приметил управляющего, робко вошедшего в зал капитула и смиренно дожидавшегося, когда аббат позволит ему говорить. Но стоило управляющему открыть рот, как монах мигом пробудился.
– Милорд аббат, – промолвил управляющий, – во дворе обители дожидается делегация от городских цехов во главе с провостом[1]. Они просят о встрече с вами и уверяют, что дело у них неотложное.
Аббат Радульфус слегка приподнял ровные седые брови и сделал знак, милостиво дозволяя отцам города предстать перед его очами. Отношения между городом Шрусбери, раскинувшимся на одном берегу реки, и обителью, расположившейся на другом, никогда не были особенно сердечными – да и как могло быть иначе, если их интересы нередко сталкивались? Правда, споры и разногласия между ними никогда не выходили за рамки приличий. Ежели аббат и почуял, что в воздухе запахло грозой, то не подал виду. «Однако, – подумал Кадфаэль, глянув на худощавое, резко очерченное лицо аббата и его проницательные глаза, – святой отец отлично знает, зачем пожаловала к нему депутация от Шрусбери».
Именитые горожане вступили в зал капитула плотной фалангой, словно приготовившись к бою. В аббатство явился добрый десяток старейшин, которые представляли половину городских цехов, а возглавлял их сам провост. Почтенный мастер Джеффри, прозванный в силу своего ремесла Корвизер, что на нормандском наречии означало «башмачник», был рослым, осанистым мужчиной лет пятидесяти. Он был гладко выбрит, деловит и исполнен чувства собственного достоинства. Сшитые им туфли и сапоги славились по всей Англии, и потому он прекрасно знал себе цену. Для визита к аббату провост принарядился, и, хотя из-за летней жары не надел длиннополой гильдейской мантии, выглядел он весьма внушительно, что, несомненно, входило в его намерения. Некоторых именитых горожан, столпившихся за спиной провоста, Кадфаэль хорошо знал: старшину цеха мясников Эдрика Флешера, мастера-плотника Мартина Белкота, серебряных дел мастера Реджинальда из Эстона. Все они обладали в городе немалым весом. Но у аббата Радульфуса пока не было
Провост – глава местного самоуправления.