Битвы с экстрасенсами. Как устроен мир ясновидящих, тарологов и медиумов. Гэри Нанн
ально записался ради нее. Это одна из немногих экстрасенсов, чьего имени я никогда не забуду: Мелани Обейд.
Заходя в помещение, я чувствовал, как зудит под костюмом потная кожа – стоял декабрь 2019‐го, самое начало лета в Австралии. Мелани я заметил сразу: она сидела поодаль с каким-то «деловым фруктом», нависшим над ней и жадно ловившим каждое слово. Он был словно околдован. Такое часто происходит с людьми на сеансах, даже со скептиками. Когда кто-то – кто угодно – сидит рядом и говорит с тобой только о тебе самом, это затягивает. И порой даже опьяняет. Что делает переживания еще мощнее.
Мужчины, обращавшиеся к Мелани в тот вечер, совершенно не походили на типичных клиентов экстрасенсов. При полном параде они стояли рядом со своими конкурентами и коллегами: менеджерами, директорами, руководителями, в общем, людьми, пользующимися влиянием и авторитетом. (Именно такие приходят обычно на мероприятия типа «Деловых фруктов». Сам я, впрочем, не из них. Я хожу на эти встречи в поисках потенциального будущего мужа, но почти всегда нахожу лишь разочарование и скуку.)
Это мероприятие меня, однако, не разочаровало – и все благодаря Мелани. За эти 5 минут и 47 секунд я испытал больше эмоций, чем за целую неделю.
Мелани – молодая блондинка с озорной короткой стрижкой. Я в жизни не видел таких завораживающих голубых глаз, как у нее. Они похожи скорее на осколки синего опала, чем на глаза человека. В ту же секунду, когда я сажусь на барный стул за столиком напротив нее и она начинает говорить, я попадаю под ее чары. Я во власти этих опалов.
Звучат какие-то случайные имена, это немного сбивает с толку.
Потом Мелани спрашивает о моих родителях: они все еще вместе или разошлись?
В разводе, отвечаю я.
А отец жив?
Умер.
«Он говорит: „Какого хрена здесь происходит?“ Не знаю, как он относился к таким вещам, но сейчас он настроен очень скептически и спрашивает, что ты, нахрен, творишь?»
Иногда я и сам задаюсь этим вопросом.
Я отвечаю, что папа, должно быть, нередко испытывал подобные эмоции в отношении моей довольно-таки экстравагантной жизни. Мы смеемся. У нас похожее чувство юмора, мне это нравится.
Внезапно ее пронзительные голубые глаза расширяются. Становятся практически – не могу подобрать другого слова – бесноватыми. Она ловит мой взгляд и словно смотрит мне прямо в душу.
Нас окутывает шум толпы посетителей сиднейского бара в гей-квартале на Оксфорд-стрит. Люди общаются, заказывают напитки. Но все это уже не имеет значения. Как будто мы с Мелани остались вдвоем в этом баре – а может, и во всем мире.
Шум уходит на второй план. Как и «деловой фрукт» до меня, я весь подаюсь к Мелани, наклоняюсь вперед, наши руки почти соприкасаются. Я даже не моргаю. Она тоже. Мое сердце бьется все быстрее. По линии роста волос проступают бисеринки пота. Я весь напряжен.
Голубые глаза Мелани будто прожигают меня насквозь.
– Твой отец просит передать тебе кое-что: ему очень, очень жаль, что он так мало был рядом.
Я вспоминаю время, когда мама с папой развелись: мне было пятнадцать, сестре тринадцать. Мы жили с папой. Он работал на полную ставку, готовил нам еду, возил нас везде, стирал нашу одежду, воспитывал нас. Мирился со всеми моими закидонами. Он был рядом, еще как.
До тех пор пока не умерла его мать, моя бабушка. Он был так нужен мне тогда. Чтобы помогать с организацией похорон, чтобы просто быть со мной. Горевать со мной. Но его не было. Все это вихрем проносится в голове. Я стараюсь не выдать своих эмоций.
– Он говорит, что ты на это только закатишь глаза, но просит отнестись к его словам серьезно. Он неимоверно гордится тем мужчиной, в которого ты вырос. Ты в порядке? – она интонацией подчеркивает слово неимоверно, как будто само по себе оно не в состоянии передать степень отцовской гордости за меня.
Я молча киваю. Гордится. Это слово затрагивает какие-то струны, задевает меня за живое. Во рту становится сухо. Я весь сжимаюсь. Мне очень жарко. Веки застыли неподвижно. В глаза как будто песка насыпали.
– Ты едешь за границу в следующем году?
Я киваю, не говоря ни слова. Каждый год я возвращаюсь из Австралии на родину, в Великобританию.
– Папа говорит: наверняка полетишь бизнес-классом!
– Да откуда у меня такие деньги, – парирую я. Мне хочется свести все к шутке. Хочется, чтобы мы снова смеялись.
Чего я не говорю Мелани – и чего она никак не может знать, – так это того, что случилось всего две недели назад.
Когда бабушка умерла, я полетел на похороны в Англию и собирался произнести там надгробную речь. Мы с ней были очень близки. Перед моим отъездом из Сиднея все спрашивали, могут ли они что-то для меня сделать, как это обычно бывает, когда кто-то умирает. И я отвечал: вообще-то да – можно мне апгрейд до бизнес-класса?
Дело было вот в чем: бабушка умерла всего через неделю после моего возвращения в Австралию из Лондона. Поездка на похороны означала, что придется снова проделывать этот