Кошмары. Ганс Гейнц Эверс
и не все его творчество, то хотя бы бо льшую часть. В случае с Хансом Хайнцем Эверсом это едва ли возможно: из многих написанных им произведений русского перевода удостоились лишь популярные, кажется, в любой период российской истории рассказы и романы ужасов и обрывочно изданная в начале двадцатого века «походная проза». Конечно, «Альрауна» и «Паучиха» – вещи известные, но кому знаком Эверс-сказочник или Эверс – автор «Хорста Весселя» и «Всадников немецкой ночи», который сперва был восхвален, а впоследствии проклят той же НСДАП, сжигавшей его книги на кострах?
Между тем сам Говард Лавкрафт звал Эверса «самым выдающимся представителем насущного поколения немецких писателей ужасов», «серьезным знатоком актуальной психологии», а тех же «Паучиху» и «Альрауну» возвел в ранг классики, о чем упомянуто в эссе «Литература сверхъестественного ужаса». Но над Эверсом будто бы витала злая аура: его репутация тяготилась писанием панегириков зарождающемуся немецкому фашизму и близким знакомством с Алистером Кроули. Современники находили его личностью темной и отталкивающей на многих уровнях, в том числе и на внешнем. Вот как, например, его описывала Марта Додд, американская публицистка и советская шпионка, в книге «Из окна посольства»:
«На одном вечере, где очень много пили и веселились напропалую, я встретилась с Хансом Хайнцем Эверсом, который прежде писал упадочные рассказы, полные дешевых пугалок. ‹…› Старый и дряхлый, с моноклем в глазу, безуспешно старающийся казаться моложе своих лет, он представляется мне одним из самых отвратительных типов, с какими только приходилось встречаться. Когда он взял мою руку и поцеловал ее, я вся сжалась от отвращения. Ладони у него были все в какой-то коросте и подсохших красных струпьях, жесткие и противные. После его рукопожатия мне немедленно захотелось пойти вымыть руки. Я будто дотронулась до жабы или до какой-то омерзительной рептилии, только что сменившей кожу. Его лицо было бугристым, непристойно опухшим, как у алкоголиков и дегенератов. Его манера поведения была аффектированной, заискивающей, с похотливыми козлиными нотками. Помню, я была глубоко возмущена, когда он сказал мне, что женат на американке, как можно скорее уйдя в другую комнату, чтобы отвязаться от этого зловещего нелюдя с его симпатиями нацизму».
Описание, конечно, нельзя назвать положительным, но именно поэтому я считаю его верным – оно идеально передает неповторимый шарм писателя. Если отбросить некоторый респектабельный морализм, Марта Додд все-таки была права: если посмотреть на его фотографии, он всегда кажется преждевременно постаревшим, несколько чопорным, с улыбкой вроде бы располагающей, но в чем-то хищной. Но если вслед за Ханной Арендт признать банальность зла, то Эверс злом быть никак не может. Его жизнь, полная излишеств и сменяющихся интересов, выписывает личность мятущуюся, но живую, причудливую, со страстью к экспериментам со всевозможными личными, политическими и литературными установками. Эверс был всегда готов к поискам истинного, даже если те уводили за грань. Националист и путешественник, писатель и кинорежиссер, сторонник прав меньшинств, после принятия Нюрнбергских законов в 1935 году поддержавший друзей-евреев, добыв им выездные визы в Великобританию и США, Эверс был очень противоречивой личностью.
И именно в этом ключе требуется трактовать его отношение к немецкому фашизму. Хотя Луи Паувельс и Жак Бержье в своей книге «Утро магов», посвященной оккультизму, науке и истории, утверждали, что увлечение Эверса национал-социализмом было связано с тем, что писатель видел в нем «самое мощное выражение сил Тьмы», Эверс поплатился за свои заигрывания – его свобода слова была наказана смертным приговором, которого он с большим трудом избежал. После «ночи длинных ножей» 30 июня 1934 года большая часть книг Эверса как писателя-декадента и «гомосексуала, некогда поддерживавшего Эрнста Рема», была запрещена в Германии. Особо суровому запрету подвергся третий роман из цикла о Франке Брауне «Вампир» (1921, рус. 2018) из-за положительного образа возлюбленной главного героя, девушки-еврейки.
Хотя в настоящее время широкому кругу читателей Эверс неизвестен, необычность его как писателя делает его показательной фигурой эпохи Веймарской республики – момента в истории, когда добро и зло перепутались, – и одним из самых важных ее родоначальников.
Снимок второй: беспокойный юноша
Собственно говоря, имя, вынесенное на обложку, – псевдоним. Писатель Ханс Хайнц Эверс, появившийся на свет 3 ноября 1871 года в Дюссельдорфе, на родине Гейне, при рождении получил имя Ганс Генрих (или Хайнрих, если придерживаться германской фонетики) Эверс. Разница между Хансом и Гансом в немецком выражалась интересным образом: Hans и Hanns, с удвоенной «n», видимо призванной добавить в имя большей твердости, некой австрийской решимости. Впрочем, ни в одном русскоязычном издании, включая самые первые, дореволюционные, эта особенность никак не была отражена, да и в традиции передачи немецких имен на русский «Ханнс» – вариант едва ли прижившийся, так что остановимся на более привычном «Хансе» – компромиссном.
Родители будущего писателя были художниками – отец, в частности, служил «штатным» портретистом при дворе Фридриха Франца II Мекленбургского (между делом – правнука российского императора