Годы странствий Васильева Анатолия. Наталья Исаева
огова, хвала ему, основателю отечественной хирургии, лечил две заразы в Европейском центре на проспекте Мира, заканчивал в Центре реабилитации, что в Отрадном, там открылась еще одна зараза – желчный пузырь, закончилась «одиссея» резким падением лейкоцитов от перенасыщения антибиотиками. Сделали пункцию, нет, не онкология, и выписали. Выписанным красавцем вернулся в человеческий город…
Число 13‐е. Апрель. Страстной понедельник. На завтрак яичница из двух яиц на сале с зеленью и зеленым острым перцем для бодрости. Страшнее этой «страстной диеты» за грехи не выписывают даже в аду! Через 10, может быть, 15 минут приступ резкой боли. На Пасху – в 1-ой Градской…
Утро, день и вечер 16 декабря в Лондоне. Гражданская панихида по Алексею Блинову. Бар. Двор. Капсула. Скрипка. Мороз. Скорбь. Камиль Чалаев из Парижа со скрипкой. Рюмка водки, не больше. Такси. Лекция. На улице в Сохо с полчаса стою под дверью, меня трясет. Как войти в закрытую дверь! Последняя пятая лекция окончена. Домой на Хилл-стрит. Температура 38. Я слег на четыре дня и четыре ночи. На пятое утро вышел. Антибиотиком не долечился. Бар на набережной Темзы. Прощание с Лондоном. Я возвращаю пачку антибиотиков Георгию Дзержановскому, спасибо и прощай, дособираю в студии материал «Империи», там вторая, третья и четвертая книги романа, и – возвращаюсь в Москву в число 27‐е декабря, года 19-го…
Два удара – холод, сырой, речной, с мелким снегом, и «смерть в капсуле» от рака поджелудочной железы. Лекция о теории игровых правил для учителей актерских школ и безбожный ритуал прощания во дворе бара с уже нечеловеком по имени Алексей, банда рок-музыкантов, верные друзья и сумасшедшие подруги, прощальные речи к тому, кого уже нет и кто запаян в стеклянную пулю размером с ракету для выстрела в никуда. Накануне, именно 15-го, мое позднее возвращение в квартиру на Хилл-стрит под крепким ледяным дождем, истерики смущенной души, страхи по незавершенному фильму, я устал вспоминать… Три человека на студии, которая навсегда закрывается, «Дау» – закончен, Берлин и Париж позади, Лондона не будет, три человека во всем, теперь ненужном, здании на Пикадилли 100, тихо, пусто. Романова, Слюсарчук и я (еще два верных проекту звукаря, иногда Катя Эртель) – в одиночестве и неизвестности. Так в меня входило отчаяние…
Два удара – холод отчаяния и рак поджелудочной железы. Специалист высшей квалификации Алексей Блинов, отдавший «Дау» часть лучшей жизни, а еще память Василия Скорика, ушедшего из бытия слишком рано и не по таланту его, внезапная болезнь, та же самая, схватившая Кострова Геннадия, готовая отправить на тот свет, та же самая, и эта мертвая, темная душа, колышущаяся в ампуле вместо покойника, сквозящая по ветру, этот дьявольский сквозняк входит с холодом в мои отчаявшиеся нервы… Если из молитвы вытащить слова: «не дай лукавому демону обладать мною посредством смертного этого тела» – вот что произошло в то утро. Я раскручивался!.. Лекция для педагогов ведущих театральных вузов города Лондона в здании бывшей баптистской церкви (теперь под реконструкцией и управлением Инны Ковалевой), и ветер ледяной силы… две жизни – до и после… И такая тоска от непрожитой первой! Да что же тебя так тревожит, душу раздирает? Внезапная болезнь!.. Зачем я накануне подался на ночь, до после двенадцати, в китайский квартал поужинать, а не вернулся в квартиру, не знаю!.. Вот я дрожу на морозе, Блинов лежит, блин, в капсуле стеклянной, сам оловянный, да его и не видно в гробу, ящик в боевой ракете, а сам ящик-гроб накрыт черным куском ткани. Две силы, две черные силы вошли в меня в то утро панихиды во дворе бара на краю Лондона, а может быть, и не на краю, только от центра в кебе минут сорок или пятьдесят ползти. Две силы черных: холод и смерть!..
6 июля. День моего ангела. Читаю записи от 73‐го года, какая личная литература! Хочу опубликовать, нет, хотел – только факты, факты о том, как делался спектакль «Соло для курантов», но фактов так мало, хотя для статьи об игровом методе достаточно. Есть три версии одной и той же пьесы, во второй полицейский Митч – старик из богадельни, по моему (режиссерскому) предложению, не бравый полицай, но старик по «пятницам», так неожиданно будет и убедительно сыграть – кто же режиссер этого «Соло»! Для часов с боем! Есть запись про Леонида Аристарховича Пчелкина, известная фигура, ему моя благодарность, сорок лет прошло, больше, выкинул имя мое из титров фильма навсегда (из экономических расчетов). Вот и второй акт, и пан Авель, Михаил Михайлович Яншин – этот тюлень малиновый с малиновыми губами, царство ему небесное! – портреты и других стариков Художественного, этих великих «гопников» Академического Художественного начала семидесятых годов. Это не пьеса для МХАТа!.. Пьеса не будет понятна публике!.. Фактов хватит, зачем слишком много, достаточно. Есть и Анатолий Смелянский с его критикой «лестницы Васильева» через 27 лет (после премьеры «Соло» 13 декабря), критикой мистерии «Моцарт и Сальери» на сцене «Школы драматического искусства», нет Олега Николаевича Ефремова, можно вспомнить, мы были дружны, я очень любил этого человека, он мне трубку мира подарил и письмо моей матери написал, удивительное… Итак, о теории, методе и практике злосчастных репетиций «Соло для часов с боем» от распределения ролей до премьеры на сцене филиала театра (бывш. Корша), есть материал. И еще – самое неожиданное – новый театральный роман от лица чужого человека – это я «чужой»