Переход. Евгения Мякишева
>
Комната необычно освещалась красноватым светом, пробивающимся через плотно задернутые шторы. Странный сон и странное утро, хотелось бы все обдумать, повалявшись и подремав, но Мартин уже вылез из- под своего одеяла и, цокая коготками по паркету, потряхивая длинными ушами, ждал Катиного решения. Вот уже показались ее ноги, нащупывающие мягкие тапки. Ура, хозяйка решила вставать, теперь можно проявлять радость, скакать, громко чесаться, потому что сейчас она пойдет на кухню пить чай, и можно будет сидеть с ней рядом, переминаться с лапки на лапку и сипеть, выпрашивая кусочек булочки с маслом и вареньем. А потом она займется своими непонятными делами, и это можно пропустить, и поспать у плиты. Но Катя, накинув халат, направилась не на кухню, а к окну раздвигать шторы. Яркий, огненный свет хлынул в комнату из окна. Мартин испуганно задрожал и заскулил – за окном вставало солнце. Красное, раскаленное, кипящее, огромное солнце заваливалось на город. Снег на улицах сверкал огненными всполохами, отражая сумасшедшее светило. Но люди просыпались и, подивившись на восход, начинали свой обычный день. Сигналы машин, ругань дворников и бомжей, смех подростков, как и каждое раннее утро, постепенно наполнило улицы.
Катины окна выходили во двор старинного дома. Здесь не так слышен гул большого города. Хорошее, тихое место в центре, небольшая собственная квартирка. Конечно, хотелось бы побольше, ведь комната Антона и вовсе маленькая для подростка. Кстати, ему пора вставать. Спит, как сурок. До полночи слушает музыку или играет в компьютер, а потом дрыхнет – не добудишься. Хотя, сегодня выходной, пусть уж поспит. Он такой замученный учебой в своем лицее, такой худой стал, вытянулся. Он взрослеет и растет так быстро, ему уже тринадцать. Нет, пусть встает – сегодня какое-то странное утро, а он спит.
– Тоша, подъем! Просыпайся и иди смотреть, что творится на улице. Там что-то с солнцем. Иди быстрее!
Катя снова подошла к окну и стала разглядывать остатки морозных узоров на стекле. За окном, у самой рамы лежала красивая мертвая птичка.
– Антош, ну иди же! Здесь птичка умерла. Лежит за моим окном.
Антон ни за что бы не встал так быстро, но замерзшая птичка вытолкнула его с кровати мигом. Красное утро и красный снег удивили его ненадолго, но птица заинтересовала. Он рассматривал ее через оконное стекло долго и внимательно.
– Тош, ну что за птица-то? Ты знаешь?
– Это свиристель. Но этого не может быть. Свиристели зимой у нас не бывают. Они прилетают к нам только летом. Мам, давай откроем окно, может, она еще жива, мы ее отогреем.
– Тош, птичка околела еще ночью. – спокойно произнесла Катя.
– А ведь она прилетела к нам за спасением. – огорчился Антон, – Билась, наверное, в стекло. А мы спали.
– Нет. Если бы она билась о стекло, уж я бы услышала и проснулась. Она просто присела погреться и тихо умерла. Как заснула. – пояснила Катя.
– Хорошенькое дело «заснула» – перед сном не мучаются. – возразил Антон.
– А она и не мучилась, просто боялась умереть, не знала, что с ней происходит. А сама ее смерть – это не больно и не долго.
– Откуда ты знаешь? – заинтересовался Антон.
– Я так думаю. И надеюсь, что это так и есть. Иди, умывайся. А я за тобой.
Антон отправился в ванную, Катя – наконец-то на кухню. Завтрак – дело нехитрое: минутное закипание водички в чайнике и трехминутная овсянка в микроволновке. И тут же к завтраку что-то там по телику. А что там у нас по телику? Блок новостей по всем каналам. Не сильно приятно слушать о всяких несчастьях с утра. Пощелкав кнопками пульта, Катя оставила первый канал. Ну и утречко! Ведущие захлебывались от потока событий: внезапная отставка министра, обвал фондового рынка, одновременные катастрофы самолетов в разных частях мира. Это просто невозможно слушать. Катя давно уже научилась «отключать звук», пусть болтают, их с Антоном это не касается совершенно: ни политика, ни ценные бумаги их больше не интересуют. Самолеты вот только настораживают. Так, пока займемся собой. Катя медленно подняла руки к лицу и, не прикасаясь к коже, начала делать движения, похожие на массаж. Очень приятно, лицо все горит, ладони пощипывает. Теперь разогреваем личико до максимума и произносим… Что произносим-то? Молитву? Заклинание? А неважно. Убираем руки и улыбаемся, ведь эта несложная процедура явно убрала припухлость век, подтянула «гусиные лапки» у края глаз, освежила кожу и окрасила щеки и губы розовым цветом. Красавица, красавица! Ей дают чуть за тридцать, а на самом деле ей уже сорок три. Она редко пропускает этот колдовской массаж. Это как зубы почистить. Ничего сложного, каждая может. Но не каждая знает, и не каждая верит. А Катя знает давно, знает ниоткуда, никто не учил. Попробовала как-то, не прикасаясь потрогать свое лицо, представляя его в деталях. Очень понравилось ощущение горячего пощипывания. Вот и вошло в привычку. А скоро поняла, что молодеет от этих процедур. Вот и красавица! Катя улыбнулась себе, взглянув в зеркало, и прислушалась к новостям. Телевизор бубнил про тридцать три несчастья, но один сюжет был интересен: птицы вдруг потеряли ориентир и сбились с пути, а в Новосибирске уже несколько дней оттепель, и зацвели подснежники. А на дворе – то январь!
Антон