Рэкетиры никому не нужны. Николай Гастелло
ый и немного торопливый стук моих шагов в пустом коридоре. И я вошел очень спокойный. Ничто не могло меня удивить, хотя то, что я даже не мог предположить, что там могло случиться, смущало больше всего.
В кабинете Евсеева сидели четыре тени. Тень Евсеева сидела не в кресле Евсеева, а на стуле в самом центре комнаты, спиной ко входу. И его тень даже не шелохнулась, когда я вошел. Тень Гоши сидела рядом на стуле в одной рубашке, и у этой тени была расстегнута застежка кобуры под мышкой, что почему-то сразу бросалось в глаза. Может, потому, что пистолет торчал из кобуры криво. Тень Севы сидела, как-то неровно, у дверок «пыточного шкафа». И прижимала одной рукой дверь, словно ее периодически раскрывает ветром, и она бьет Севу по морде. Тень стажера я не заметил, но она сидела на диване такая съёженная, что казалось, в ее сторону можно дунуть, и тень рассеется. Я потом ее заметил, может, когда я пришел, было еще хуже.
Я вошел и громко всем сообщил о себе:
– В штабе революции не спали?
Но никто не улыбнулся. Я бы тоже не улыбнулся, если бы знал чуть больше.
Глава первая
Пятница
Следователю на работу надо приезжать вовремя. Опоздаешь – и тебе будет долго и нудно выговаривать заместитель прокурора по следствию. Не потому, что ему надо, или потому, что эти пятнадцать минут изменят криминогенную обстановку в городе в худшую сторону (хотя хуже того года особо некуда), а просто чтобы не терять тонус руководителя. Еще можно было попасть на глаза прокурору района, и тогда хоть провались. В общем, опаздывать плохо. Еще хуже приехать раньше, когда дежурный следователь еще в дороге. А ночью кого-нибудь убили, а нашли утром. И сразу выслали машину за дежурным следователем. Но уже не домой, а к прокуратуре. Есть все шансы уехать вместо него на место преступления. Прокурор никогда не помнит, кто из его следователей на этой неделе дежурный. А прокурор всегда рано на работе. Всегда и во всех районах. Понятия не имею почему. Какой-то заговор. Они всегда раньше всех на работе. Тоску наводят. И прокурор всегда пошлет работать первого, кого увидит. Рефлексы.
Я сидел в своем кабинете как мышь. Не шевелясь. Был миф о том, что меня не берет, и все в него верили, кроме меня. Шевелиться было нельзя. Как только я пошевелюсь, постинтоксикационное состояние вследствие злоупотребления опять разольется по всему телу. Я последствия злоупотребления еле успокоил, и жизнь могла вполне сложиться. Но нет. На самом деле, были знаки. Потом, вспоминая это утро, с которого все началось, я видел все знаки и читал их, как старый оперуполномоченный из оперативной части исправительной колонии строгого режима читает содержательные картины на бюсте уголовного авторитета. И убедительно о смыслах картинок рассказывает, но никто ничего не знает, поэтому, может, и врет. Все я видел. Не так пели птицы в то утро, не там взошло солнце. Как потом выяснилось, я надел разные носки. Заходя в метро, я споткнулся. На эскалатор шагнул с левой, толчковой ноги. При выходе из метро увидел крысу, что было тогда большой редкостью, так как не переловили еще всех бродячих собак, и они лидировали в уничтожении общей кормовой базы. Все эти знаки меня так отвлекли от жизни, что во дворе прокуратуры я не заметил милицейского «козла». Наверное, это тоже был знак. Или просто надо было смотреть по сторонам. Много раз я потом мечтал еще раз войти в наш двор и дать заднего. До начала рабочего дня оставалось каких-то полчаса. Но я не заметил ни знаков, ни «козла». Я торопился в кабинет. Сесть на свой стул. И тупить полчаса. Потом выйти, нарочито показаться начальству. И лечь спать на составленные стулья. Где только не умел спать обычный следователь районной прокуратуры в 90-е годы! Я сидел и тупил. Считал минуты до сна. И совершенно напрасно.
Дверь кабинета резко открылась. Только наш прокурор так открывал двери. Я даже поздороваться не смог. Не было у меня никаких сил. Он с трудом справился с удивлением. Видеть меня в 8.30 на работе ему еще не приходилось.
– Хорошо, что ты уже на работе. Собирайся. На кладбище труп.
Это был конец. Но не мог же я так просто погибнуть, без борьбы.
– Так, если копнуть, там не один…
Прокурор, надо признаться, был строг, но справедлив и с хорошим чувством юмора. Он попытался вновь взять себя под контроль, но, видимо, потратил все резервы, чтобы не выдать своего удивления моему присутствию на работе так рано. Все, что он смог сделать, – превратить свой смех в звериный оскал.
– Машина во дворе. Выезжаешь на место, – потом, после короткой паузы, решил меня добить, – и берешь в производство.
Небо рухнуло на землю.
Пока ехали, меня растрясло и укачало. Голова заболела остро и нудно. Когда «козла», то есть «уазик», проектировали, стояла задача сделать командирскую машину, которая сможет не отстать от танковой колонны на пересеченной местности. Кто думал, что на ней будут перевозить юристов? А вот везли.
На месте была какая-то невероятная толпа старших офицеров милиции. Я вообще не знал, что в природе есть столько милицейских полковников. В центре стояло целых три генерала. Три милицейских генерала вместе в моем понимании могут быть только в Сандуновских банях, как раз по пятницам, но после