Тетрадь с гоблинами. Дмитрий Перцов
Встань возле корфа.
Я отошел назад, включил запись, и тут сработал закон Мёрфи[9]: чуть повернув камеру, я увидел разъяренный взгляд. Иннокеша, наш учитель трудов, смотрел прямо в объектив.
– Мелкие тварюги! – заорал он, глядя на стену (которую в белый красил именно он), и взял Рому за ухо.
– Ай!
Я подбежал к ним, толкнул Иннокешу в бок. Тот выпустил Рому и повалился на стену.
– Бежим!
– Стоять на месте! – Иннокеша бросил руку вперед и ухватил меня за край рубашки. Я дернулся, побежал к окну, на счастье оказавшемуся открытым.
Рома стоял на подоконнике. Я схватил урну и бросил ее под ноги трудовику. Благодаря этому выиграл пару секунд, которых нам хватило, чтобы выскочить во внутренний двор школы.
– Бежим в актовый зал, типа мы фоткаемся и не при делах.
Шел конец учебного года. Вместо некоторых уроков проводились выпускные мероприятия. Сейчас наши одноклассники фотографировались на выпускной альбом. Сессия началась час назад, но, если не успеем – ничего страшного: альбом с легкостью обойдется без лица Ромы.
– Как думаешь, мы прогнали Тень? – спросил он.
– Я не знаю. Скорее всего.
– Дебильный Иннокеша. Вонючий. Он же не мог повлиять ни на что?
– Вряд ли. А ты чего застыл там? Что-то почувствовал?
– Ты о чем? Это ты застыл. Когда я говорил: “Тень, уйди”, ты смотрел на меня, как истукан, и не шевелился. Я даже отвлекся, говорю: “Ты ок?”. А ты просто смотрел в одну точку.
– Не прикалывайся.
– Я не прикалываюсь, это ты не прикалывайся.
– Я не прикалываюсь. Так ты почувствовал что-то или нет?
– Вроде да. Облегчение. Внутренний голос говорит мне, что все получилось.
– А если это голос Тени?
– Не смешно.
Мы пришли в актовый зал, где одноклассники разбились по кучкам: гоп-кучка Темы Крупного, кучка ботанов во главе с Угрюмовым, спортсмены и Степан (снимали какие-то сальто, видимо для “Послания”), кучка «змеиный клубок» и Алиса. Перед фотографом позировала Вера Тото. По лицу фотографа я догадался, что Вера просит ее перефоткать в восьмидесятый раз.
Одна пара репетировала выпускной танец на сцене под руководством классного руководителя Раисы Мельберновны. В этой паре была Аннет, моя тайная любовь. Она танцевала с мажором Пуаном, который смотрелся рядом с ней, как табуретка рядом с солнышком: нелепо, неправильно, абсурдно. Я успокаивал себя мыслью, что они не встречаются: этому у меня была масса доказательств. Но утверждать, что у Аннет нет кого-то еще, я не мог.
Я вздохнул. Такому оболтусу, как я никогда не танцевать с красоткой Аннет. Ее очаровательность так гармонировала со средневековыми портретами, развешанными на стенах, что я таял, как эскимо. А она, танцуя, даже не замечала меня. Смирись, Дима: отношения – не твое.
Я подошел к фотографу в тот момент, когда Тотоева медленно и томно проговорила: “Ну ла-а-адно, пусть будет э-эта”.
– Давайте меня, – я сел на стул.
– Вообще-то я следующий! – сказал Угрюмов.
Угрюмов,
“Если что-то плохое может произойти, то оно непременно произойдет”.