В доме печали, или Жизнеописание барона Бернара де Монрагу. Анастасия Озерова
тогда я, старый неимущий слуга, Жиль Ренье, в свой черед взялся за перо. Если уж не могу я отомстить за него подлым убийцам – его алчным шуринам, развратной жене его, Диане, и бесчестному её любовнику… То сделаю хотя бы то, что в моих силах – поведаю современникам и потомкам всю правду об этих печальных событиях. Почитаю своим долгом обелить память о моём добром хозяине, восстановить его честное имя и развеять гнусную клевету, кою измыслили и распространили о нем злодеи, дабы оправдать себя и избегнуть карающей десницы правосудия за свершенное ими чудовищное преступление. Никто в округе не поверил их нелепой выдумке, кроме одного человека – продажного взяточника судьи, месье Вогеза, несомненно подкупленного преступниками. Но не странно ли, что глупая эта басня пришлась по вкусу королю и двору, и даже почитается образчиком изящного сочинительства и «прелестной сказочкой». Воистину, «когда б вы знали, из какого сора, растут цветы…. Ммм… или «цветут стихи»… Словом, душа кровью обливается, когда видишь что бесстыжие оправдания убийц, – подло, трое на одного! Заколовших невинного, кроткого, пожилого человека, с целью завладеть его имуществом. Вот эти их чёрные наветы становятся салонным развлечением для праздной и легкомысленной знати.
Во-первых, о «Синей Бороде» – хозяин мой имел имя, и притом весьма славное. Звали его Бернар, и происходил он из древнего рода Монрагу. И владел он прекрасным замком Гийетт, земли его простираются между Кампьеном и Пьерфоном. Многие поколения его предков служили при дворе, где занимали высокие должности. Да вот взять хоть покойного отца господина Бернара, старый Этьен де Монрагу был… впрочем я отвлекаюсь, речь ведь не о нём. Тогда, в 1630 ом, мы были молоды и веселы. В замке своём часто устраивал он пиры и праздненства, на которые приезжали к нам в гости все знатные дворяне нашей провинции. Господин Бернар был большим поклонником итальянского искусства и сам недурно бряцал на лютне и даже на новомодной гитаре. Для своего ансамбля он выписал из Италии лучших музыкантов, и многие приезжали в Гиетт специально, Чтобы послушать хорошую музыку. Другие поплясать, третьи поесть и выпить. А как же, и повар – провансалец Огюст у нас тоже был из самых лучших. Сеньор мой называл себя эпикурейцем, и объяснял так: «Это значит, любезный мой господин Ренье, что лучше весело и роскошно поживать в своё удовольствие в провинции, чем в Париже тереться в чужих приёмных. Здесь я сам – король!» Ещё он умел слагать замысловатые стихи, и часами вздыхал, глядя на портреты голых тёток, вывешанные в каждом зале дворца. Когда однажды я осмелился заметить, что дамы здесь изображенные, конечно, весьма приятны для взора, однакож негоже знатным дамам,( а по их рукам и ногам видать, что не из простых) позировать в столь непристойных костюмах ( а иной раз и вовсе без оных, телешом), да ещё и с такими двусмысленными улыбками… господин мой выбранил меня, сказав, что если что и «негоже», так это когда смерд судит о картинах Ботичелли.
– Да ладно уж, хозяин. Пускай я и не больно то разбираюсь в ваших благородных развлечениях, но кое- что моя садовая голова понимает получше вашей.
– И что же?
– Я знаю, отчего вы так тяжко вздыхаете. Глядя на вот эту благородную даму, с корзинкой овощей, нарядившуюся садовницей.
– Это Помона. И отчего же я вздыхаю?
– Жениться вам, барин, пора! Вон, поглядите на мою Марту –бывало и разжужжится что твоя пила, и сковородкой запустит. А как надаёшь ей тумаков, а опосля купишь её новый передник. Или чего она там хочет, и так то она меня приголубит, да приласкает, что… эхма!
– Да, твоя Марта славная дев… женщина.
А надобно сказать вам, сеньор мой был весьма застенчив с благородными девицами, коих мог видеть она на балах и прочих увеселениях. Неоднократно уж пытались сосватать ему своих дочерей окрестные помещики. И ведь такие достойные партии ему предлагались! Особливо же на сей счёт донимала мессира его тётушка Мария-Консуэло. Будучи вдовою, мадам де Меффрэ проживала с нами и сильно убивалась, как бы не зачах с сиром Бернаром древний род де Монрагу. Притом что в 1632 м году ему шел всего лишь двадцать первый год, когда он «осчастливил» таки тётушку своей женитьбой. Тишком- молчком, ни полслова никому не сказав, он обвенчался. Но с кем ! С цыганкой! Молодая баронесса де Монрагу называла себя Колеттой Пассаж, но, скажу я вам, ей бы следовало называться Карменситой или какой-нибудь там Гитаной. Какая там Колетта! Чернявая, смуглая, глазищи как тёмное пламя, ресницы как вороньи крылья, губы как у негритянки, в ушах золотые кольца. Смуглые руки и груди пляшут, смуглые ноги летят, юбки вихрем, скачет, бьёт в бубен и водит медведя! Да- да, ещё вдобавок и медведь! Она притащила его с собою в замок, тискала и ласкала, пожалуй, чаще чем мужа и звала его Бароном. Тётка от эдакой невестки упала в обморок, потом впала в истерику, и весь день служанки метались по замку с нюхательными флаконами, солями, грелками, каплями веерами и прочим. В общем то Колетта была девушкой доброй и с сеньором Бернаром ладила отлично. Бывало, задёрнут полог кровати – так весь замок кажись, шатается. Мне, бывалоча, сильно надоедало – выйдешь в сад – а там хозяин с Колеттой за кустиком, поднимешься на башню – они там, на фоне звёзд, в какой угол ни ткнись – в самом неподходящем месте, они милуются. Ух, до чего страстная девка была, эта Колетта,