Экзотика. Михаил Паутов
стоны, крики и естественные, так сказать, физиологические звуки наслоен актерский текст – настоящие диалоги, как в театре.
Вот пример:
Он (нежно): Дорогая, подними ножку. Так. Теперь другую. Умница.
Она: Я все правильно делаю?
Он: Да, золото мое! Я тебя люблю.
Она: Я тоже тебя люблю.
Начинается физиологическое действо. Через несколько минут тон диалога резко
меняется:
Он: Ах ты сучка ебливая! Чего молчишь?
Она (со страстным стоном): Я не молчу, любимый.
Он: А ну кричи!
Она (растерянно): Что кричать?
Он: Кричи «еби меня»!
Она (неуверенно): Еби меня…
Он: Кричи «еби меня жестче»!
Она (импровизируя): Еби меня жестче, монстр! Во все дыры!
Винсент Онг, тайванец, сказал Лауре что-то очень нейтральное тихим, спокойным голосом с традиционной для них, тайванцев, улыбкой. Она сверкнула глазами и как заорет на него: «Почему? Почему?!». Все аж вздрогнули, а Винсент, изменившись в лице, мрачно сказал: «я тебя ненавижу». Никто ничего не понял, да ничего, как выяснилось, и не было. Просто различные культуры порождают различные речевые модели и коды, и то, что мы порой слышим в словах нашего собеседника – представителя иной культуры – совсем не обязательно вкладывается им в свою речь.
После этого разговора, когда мы с Лаурой признались друг другу в любви к писателю Маркесу (впрочем, я немного кривил душой, ибо особой любви к Маркесу я не испытываю, но ведь нужно было чем-то зацепить молодую колумбийскую женщину), я заказал коктейль «Эрнест Хемингуэй». Лаура, как всегда, тянула свою кока-колу.
Крис Вуд привел двух телок. Одна оказалась полуавстралийкой-полурусской (но по-русски ни бэ, ни мэ), другая – гречанка. Вот так сюрприз встретить гречанку в Гонконге! Я как раз только что с Кипра. Впрочем, чему я удивляюсь – в наше время немудрено встретить кого угодно где угодно. «Вот он, – Петунья Арсуага показала гречанке на меня – любит греческих женщин». Это правда. Но не только женщин. Я вообще-то сам грек по рождению и человек Античности по духу, если угодно. Мы с гречанкой поздравили друг друга с Пасхой, дважды поцеловались и распрощались.
В Дублине мы – я, Винсенто с женой и Лаура – снимали дом у железной дороги. Дом как дом, но в гостиной во всю стену были наклеены фотообои с изображением Джойса. И то верно: какой же Дублин без Джойса? Это все равно что Монреаль без Эмиля Неллигана или без оратории Сен-Жозеф или без «Монреаль Канадиенс» или без меня, который тоже был частью этого пейзажа какое-то время. Я колесил на автобусах вдоль и поперек Монреаля, предпочитая отдаленные уголки, вплоть до таких экстремумов, как Бу-де-л’Иль – восточная стрелка острова, где я, увлекшись движением в сторону лесистых островков, поднимавшихся над белой равниной застывшей огромной реки, чуть было не ушел под тонкий лед сен-лоранской стремнины, и был, к счастью, вовремя