Закрывая за собой дверь. Людмила Логунова
а тушь, размытая слезами, оставляла под глазами чёрные разводы.
Он стоял над ней, смотря свирепым взглядом хищника, который готов растерзать свою жертву. «И с кем ты будешь? С этим уродом?» Он не стал называть его имя. Ему было противно произносить это слово, не достоин этот человек того, чтобы его имя говорил он.
Он желал сделать что-то ещё, более устрашающее, поэтому взял с тумбочки светильник и запустил его в стену. Достигая своей цели тот разбился вдребезги. Девушка тем временем сползла с кровати, словно пытаясь пытаться бежать. Ева завизжала, забившись в угол между кроватью и тумбочкой. Она закрыла лицо руками, не желая видеть это чудовище перед собой. Борис наклонился, ухватился за её руку и выволок на середину комнаты.
***
Открыв глаза, она не поняла, где находится. Белые стены и мёртвая тишина. Она повернула голову налево, увидев перед собой чистое окно, за которым медленно кружили снежинки, ударяясь периодически о стекло, словно они хотели залететь внутрь этого здания. Было ощущение тишины и покоя на улице, словно время притормозило на какое-то время и перестало нервно бежать вперёд.
Повернув голову обратно Ева поняла, что пока такие сложные повороты не для неё, потому что закружилась голова, а тошнота, подкатившаяся к горлу, сделала невозможным сделать следующий поворот головы.
Услышав звук закрывающейся двери, она поняла, кто-то вошёл, значит ей сейчас удастся спросить о том, где она и, что произошло. Медсестра подошла неслышно, словно она натренировалась ходить таким образом, чтобы пациенты не ожидали её увидеть.
«Где я?», – спросила Ева, как только девушка поравнялась с её головой. Медсестра, задевшая капельницу, чтобы осмотреть банку с лекарством, повернув голову к девушке и вместо ответа, побежала прочь из палаты, с криками: «Она очнулась».
***
Прошло три месяца после того, как девушка смогла встать и дойти сама до уборной. Врач рассказал, что поступила в отделение она в ужасном состоянии, они были уверенны, что выжить девушке не удастся, поскольку множественные переломы и внутренние повреждения были несовместимы с жизнью.
Нашли Еву на трассе, она лежала в кювете. Один из проезжающих водителей остановился, чтобы сделать свои дела. Он услышал в темноте стоны, думал, что почудилось, но когда направил фонарь в сторону издаваемых звуков, то увидел человека, лежащего на обочине.
Одежда была разорвана, окровавлена и совсем не по сезону. На ней не было ни куртки, ни обуви, а лохмотья, оставшиеся на теле, напоминали пижаму. Обнаруженная девушка лежала на гравии, словно её выкинули, как ненужную вещь и оставили умирать. Этот человек смог доставить её до больницы и тем самым спас жизнь.
Слушая рассказчика, Ева не помнила этот отрезок времени, а последней картиной в её памяти были налившиеся кровью, красные глаза Бориса, который что-то кричал прям возле её лица. Она слышала его голос, словно находилась где-то далеко от него, плохо соображая и понимая происходящее.
За Евой ухаживали несколько медсестёр, которые работали посменно в реанимации, но больше всего она подружилась с одной из них. Девушка была по национальности узбечкой, звали её красивым именем Нафиса. Длинная, чёрная коса до пояса, тёмные, как смола брови, которые были настолько густыми, что любой мастер взял бы за работу с ними две цены, приятная и добрая улыбка ‒ всё это выделяло медсестру на фоне других.
Девушки много разговаривали, самое главное, в чём особенно нравилась Нафиса Еве, так это в том, что та не спрашивала про всё, что с ней произошло, как другие. Медсёстры сначала очень часто расспрашивали девушку про того человека, который мог так с ней поступить. Рассказывать, вспоминать и даже думать Еве вовсе не хотелось, поэтому она предпочитала отмалчиваться по поводу этого вопроса.
Постепенно девушка расслабилась и стала понимать, что тут она в безопасности, поскольку так просто никого сюда не пустят. Там внизу, как сказала Нафиса, есть пост охраны, да даже если посетители и могут зайти сюда, то в отделении реанимации свидания точно были запрещены.
Слушать узбечку Еве очень нравилось, её голос будто успокаивал и убаюкивал. В момент, когда она переворачивала её с какой-то целью, для успокоения часто рассказывала какие-то истории из своей жизни или из жизни этой больницы.
Любое движение для девушки пока были болезненными и, чтобы перевернуться на другую сторону, приходилось прикладывать большие усилия, пользуясь посторонней помощью.
Время шло, и Ева шла на поправку. Когда она смогла передвигаться по коридору, держась за стенку, то снежинки окном уже превратились в мокрые капли, которые забрызгивали всё стекло.
Она видела только небо, потому что находилась высоко. Реанимация располагалась на 12-ом этаже большого здания больницы, до которого не дотягивались никакие деревья. Поэтому всё, что она могла видеть долгое время было связано с небом или с осадками, падающими с него.
Весной её перевели в другую палату, нужно было освобождать место для тех, кто нуждался в скорой помощи так же, как и она. Теперь у неё были соседки, с которыми можно было пообщаться, а за окном берёзка, ветви