Порт-Артур – Токио. Александр Чернов
Макаров прекрасно понимал, что работы эти потребуют от четырех месяцев до полугода. Нужно было забить множество свай, осушить участок перед воротами, расширить вход в док и вновь сложить там гранитную кладку. Поэтому после генерального сражения, если таковое случится, флот рисковал остаться без дока в главной базе. Даже ущербного, подходящего максимум для крейсеров. Поэтому командующий решил с этим делом повременить.
Зато сейчас вовсю кипела авральная работа по достройке нового, большого дока, способного принимать не только эскадренные броненосцы, но и вообще любые корабли и суда водоизмещением до двадцати пяти тысяч тонн, явно спроектированного «на вырост». Однако, несмотря на все прилагаемые усилия, его сооружение могло быть завершено лишь к началу лета. И это в самом лучшем случае. Если не стрясется чего-нибудь непредвиденного…
Тогда как «Князю Потемкину» требовалось «лишь» капитально заделать три подводных снарядных пробоины, на что нужно было буквально несколько дней, для того, чтобы привести «Орел» в относительную готовность к боевому походу после подрыва на мине, требовалась пара недель докового ремонта. Или кессон месяца на полтора, а то и поболее того. К сожалению, полный восстановительный ремонт броненосца, по оценке инженеров, требовал тех же полутора месяцев в том же Николаевском доке Владивостока. А туда после Шантунгского сражения выстроилась целая очередь из броненосцев и броненосных крейсеров.
Поэтому, как выразился Руднев, было принято «компромиссное от безысходности» решение: выгрузив на время перехода почти весь боезапас носовой башни главного калибра, сделать бетонировку в смежных с поврежденным отсеках, надежно подкрепив их силовой набор и переборки. После чего, усилив пластыри и дополнительно обтянув их цепями, довести увечный корабль до Владика, уповая на волю Всевышнего и благосклонность Нептуна. А там, в главной базе, оперативно подлатать броненосец до «временно боеспособного» состояния, с помощью лекальной деревянной заделки обеспечив его корпусу герметичность и восстановление внешних обводов.
Задача упрощалась тем, что взрыв мины частично пришелся на броневой пояс, который выдержал его. Пробоина же была ниже, в виде длинной, вдавленной в корпус щели, почти без «рванины» и выдранных листов. Однако до проведения полного восстановительного ремонта «Орлу» предстояло держать три носовых угольных ямы пустыми. Две со стороны левого, пробитого борта, и одну – с правого. А при необходимости часть угля принимать в батарею, в мешках…
Как только отоспались измотанные во время боя и блицпочинки, лишенные не только заслуженного победного, но даже и новогоднего празднества команды, четыре корабля выбрали якоря. На «Варяге» вновь поднял флаг контр-адмирал Руднев, которого срочно затребовал к себе главнокомандующий всеми вооруженными силами на Дальнем Востоке адмирал Алексеев, перебравшийся во Владивосток вместе со своим походным штабом, дабы «не стоять над душой» и не мешать Гриппенбергу воевать. Евгений Иванович полностью доверял этому суровому и решительному генералу, а также новому начальнику штаба Маньчжурской армии Леониду Николаевичу Соболеву. Поэтому счел неоправданным давлением сам факт своего присутствия в Мукдене…
Но на начальство и судьбу-злодейку не роптал никто. Ни в кубриках, ни в кают-компаниях. Во-первых, война еще не закончилась, и как грустно пошутил по этому поводу сам Руднев: «ничего не поделаешь, железо нужно ковать, не отходя от кассы». А во-вторых, во Владик необходимо было срочно доставить группу раненых офицеров и матросов, нуждающихся в возможностях медицины, несколько отличных от условий осажденной неприятелем крепости.
Таковыми врачи признали около семидесяти человек. Среди них оказались контр-адмиралы Небогатов и Григорович, чье состояние врачи оценивали как тяжелое, но вполне стабильное, а также метавшийся в горячечном бреду комфлот, жизнь которого находилась в большой опасности. У Макарова гноилась рана на бедре, а после второй операции на руке, когда кроме оторванных осколком снаряда трех пальцев хирургам пришлось из-за некроза и угрозы гангрены отнять половину кисти, Степан Осипович был откровенно плох. Артурские эскулапы поначалу даже признали его нетранспортабельным.
Однако в Петербурге решили иначе: первая партия изготовленного, наконец, в лаборатории Вадика антибиотика, по всем прикидкам, оказывалась во Владивостоке на несколько суток раньше, чем в Артуре. К тому же у «Буракова» – главного порт-артурского средства курьерской доставки мелкой корреспонденции – в итоге постшантунгской беготни случилось повреждение в машине. Пришлось рисковать, поскольку в гонке наперегонки со смертью даже несколько упущенных суток могли оказаться решающей форой в пользу костлявой.
В адмиральском салоне «Варяга», во главе отряда из четырех кораблей на четырнадцати узлах идущего сквозь ночь и снежные заряды проливом Крузенштерна, сидели двое. Василий с Михаилом продолжали свой нескончаемый спор о судьбах России, об армии, о прошлом и будущем. В общем, о жизни. Они уже давно перешли на «ты», если рядом не было посторонних, и сегодня «добивали» тему о психологии на войне. Вернее, сегодня был бенефис Балка, постепенно, по мере увеличения количества выпитого, переходящий в монолог.
Монолог