Давай поедем в Уналашку. Анна Красильщик
трит вниз с балкона. А мне, наоборот, нравится. Однажды лифт сломался, и нам пришлось спускаться вниз по лестнице. До этого я никогда там не был. Оказалось, кто-то написал на ступенях признание в любви. Между нашим этажом и двенадцатым было написано «милая». Между двенадцатым и одиннадцатым – «прекрасная». Между одиннадцатым и десятым – «замечательная», между десятым и девятым – «любимая». Я забыл, что было между девятым и вторым, но в самом низу автор написал: «Ты самая». Мы с мамой так и не поняли, где начало, а где конец, хотя я думаю, что начало на первом.
Из наших окон видна вокзальная площадь. И не только видна, но и слышна. Особенно по вечерам – наверное, потому что все остальные звуки к этому времени засыпают. Когда вечером лежишь в постели, слышно, как тетка механическим голосом громко объявляет:
– Со второй платформы отправляется скорый поезд до станции Уналашка…
Ну то есть я чаще всего слышу что-то похожее на Уналашку. На самом деле она говорит какое-то другое слово, но различить его сложно. Перед сном я обычно представляю, как будто лежу в этом поезде на верхней полке и слышу, как стучат колеса. Тут я всегда засыпаю и не успеваю представить, как мы приезжаем в Уналашку.
Мы с мамой живем вдвоем. Еще у нас есть Кошка, но мама ее не считает за человека и не особо любит – потому что мама обычно уставшая, а Кошка почти всегда кричит. «И зачем только мы ее завели?» – иногда говорит мама, пожимая плечами. Вопрос не ко мне: если бы меня кто-то спросил, я бы завел кота. Тогда бы нас с котом было бы двое – ну и мама третья. А так я один, а их две. И они все время шипят друг на друга.
Раз уж я рассказал о Кошке, нужно рассказать и о Вильгельме. Это заяц, которого мне подарили в день, когда нас с мамой выписали из роддома. Сначала мы вместе лежали в кровати, а когда я научился ходить, то стал его повсюду таскать с собой. Я сам этого не помню, но так рассказывает мама. Действительно, на всех моих детских фотографиях мы вместе: даже если не видно всего Вильгельма, всегда можно разглядеть кусок лапы, ухо или кончик хвоста. Таких фотографий не меньше ста тысяч. А может, и больше. Мама очень любит фотографировать все на телефон и сразу же вешать в свой инстаграм или отправлять бабушке. Чаще всего на этих фотографиях я или мы с мамой вместе. На кухне за завтраком. В ванной, когда я чищу зубы. В лифте. В машине по дороге в школу. Около школы. В кафе. И так далее. Это просто невыносимо.
Глава 2, в которой появляются бабушка и Уналашка
Бабушка живет неподалеку. И всех нас похоже зовут. Бабушка – Марта. Мама – Марика. А я – Марк. Как-то я спросил маму:
– А как бы ты меня назвала, если бы я родился девочкой?
– Я всегда знала, что ты мальчик.
– Ну а если бы ты ошиблась?
– Ну, если бы ошиблась, то, наверное, Мариэттой.
Хорошо, что она не ошиблась. Правда, моим настоящим именем меня называют редко – в основном когда я плохо себя веду. Дома я Морковкин: мама говорит, это имя прилипло ко мне еще в младенчестве – потому что к крошечному кульку совсем не клеилось солидное имя Марк.
Бабушка живет одна, а дедушки у меня нет. Однажды я спросил у мамы, куда подевался ее папа. Мама пожала плечами:
– Когда я была маленькая, я задавала бабушке этот вопрос миллион раз.
– И что она говорила?
– Что у меня нет папы и что так бывает. Действительно, у нас в классе было много детей, которых воспитывали мамы.
– И ты не пыталась его искать?
– Думаю, если бы он хотел, сам бы меня нашел.
– А может, он умер?
– Может, и так.
– А может, он знаменитый музыкант?
– Почему бы и нет?
– А вдруг это Фредди Меркьюри?!
– А может, Элтон Джон?! Морковкин, не говори ерунды. Это может быть кто угодно, но сейчас мне уже неинтересно об этом думать.
Я пожал плечами. Как это неинтересно? На всякий случай я решил порыться в старых фотографиях, но дедушка не оставил никаких следов – как будто его и правда не существовало. На всех снимках из маминого детства есть только маленькая мама, бабушка и родители бабушки. И еще огромный кудрявый эрдельтерьер.
Маме повезло, что бабушка живет рядом и не работает. Когда-то она была переводчиком, а потом учительницей английского. Мама часто, по ее собственному выражению, «сплавляет» меня к бабушке, чтобы, по ее собственному выражению, «выдохнуть». Я так и не понял, чем мешаю ей дышать, но факт остается фактом: как минимум раз в неделю я бываю у бабушки. И, честно скажу, это не самые веселые вечера: бабушка все время слушает радио или сидит в интернете и вздыхает. Однажды я не выдержал и спросил, все ли у нее в порядке.
– У меня за вас душа болит.
– Почему?
– Твоей матери не помешал бы муж. Тогда можно было бы и помереть спокойно.
– Ты что, умираешь?
– Нет, но когда-нибудь это произойдет, и мне было бы спокойнее, если бы рядом с мамой был кто-то надежный.
– Но у тебя ведь нет мужа?
Бабушка