Точка бифуркации. Борис Батыршин
попытались бы справить нужду на газонах и палисадниках столицы Второго Рейха…
Отец воспринял мою фразу как предложение вернуться к роли туристического гида – занятию, которому он предавался с момента нашего приезда в Берлин.
– Так что совершенно ничего удивительного, Странно было бы, если бы ты тут чего-нибудь узнал. Вон там, – он показал на одетое в строительные леса здание, в контурах которого угадывался силуэт одного из будущих символов Берлина, – раньше стоял дворец какого-то польского графа, состоявшего в королевстве Пруссия на дипломатической службе. А в семьдесят третьем на площади воздвигли Колонну Победы, в честь трёх победоносных кампаний Пруссии – датской в 1864-м, австрийской, двумя годами позже и, наконец, франко-прусской войны. Позже, зданием Рейхстаг достроили – на месте во-вон того фонтана в виде восьмиконечной звезды, возвели национальный памятник Бисмарку, а уже при Гитлере и статую и колонну переместили в парк Тиргартен, где они и пребывают по сей день.
Я едва сдержался, чтобы не заявить: незачем цитировать «Википедию», я и сам всё прекрасно знаю, недаром всю дорогу в купе поезда Петербург-Варшава-Берлин изучал «Путеводитель по Берлину и его окрестностям», приобретённый в одной из петербургских книжных лавок. Эта книжечка с золотым тиснением на терракотово-красном переплёте была издана здесь, в столице Германии, о чём извещала её владельца надпись на титульном листе: «Изданiе книжнаго магазина Штура (Владѣлецъ Генрихъ Каспари). Здесь же имелась «фирменная» картинка, изображающая птицу марабу, сидящую, свесив голенастые ноги, на стопке книг с этикеткой, украшенной инициалами владельца – «НК». Книжка действительно приводила подробные описания, снабжённые недурными фотографиями, из которых я и почерпнул все эти полезные сведения.
Фонтан действительно имелся – там, где ему и полагалось, в середине большого овального газона, разделённого пополам дорожкой из брусчатки. Близость строительства сказывалась на этой недавно ещё безупречной детали городского пейзажа: трава носила следы башмаков рабочих и тележных колёс, аккуратные кустики, окружающие газон, были безнадёжно попорчены, повсюду громоздились штабеля кирпича, досок и прочих стройматериалов. Я усмехнулся: в родимом Отечестве всё это добро наверняка навалили бы грудами а здесь – всё ровно, чинно и аккуратно. Вон, даже голуби копошатся в травке, будто и не стройка под боком…
Я выудил из сумки половинку булки, оставшейся от завтрака, раскрошил и стал бросать голубям. Раздалось многоголосое курлыканье и десятка два «крылатых крыс», ка называл этих птиц отец, немедленно слетелись на подачку.
Он, увидав, чем я занимаюсь вместо того, чтобы внимать его лекции, поморщился, но промолчал. Я подошёл к голубям поближе – они нисколько меня не боялись – и продолжил благотворительную акцию, и тут за спиной раздалось грозное «Битте!»
Я обернулся. Шагах в десяти, на брусчатке, с которой я только что имел неосторожность сойти, стоял господин в сине-сером мундире с двумя рядами блестящих латунных пуговиц. Голову его украшал чёрный с начищенным до блеска одноглавым имперским орлом пикельхауб, на боку висела сабля и блестящих металлических ножнах. Глаза из-под сурово сведённых бровей сверлили меня с неодобрением.
Ну как тут не рассмеяться? Предупреждал же Джером К. Джером в своей повести «Трое на велосипедах», которую я вместе с путеводителем проглотил в поезде (на планшете, поскольку издана эта занимательная книжица будет только чрез десять с небольшим лет): у немецкого полицейского всегда найдётся пункт инструкции, согласно которому можно оштрафовать беззаботного туриста!
– Добрый день, герр… э-э-э… вахтмайстер, так, – Я покосился на погоны на плечах блюстителя порядка, изо всех сил удерживаясь от неподобающей улыбки, – Я что-то нарушил?..
– Вот на кой тебе понадобилось пререкаться с этим быком, – ворчал отец, – Развлёкся на сорок марок, а ведь могли и задержать на трое суток!
«Быками» в столице империи Гогенцоллернов называли полицейских – за твердокаменную неуступчивость и столь же твердокаменное отсутствие чувства юмора.
– Кто ж знал, что у них тут запрещено кормить голубей, – я сделал вялую попытку отбрехаться, – Вон, весь газон истоптан, я и подумал…
– А кого это волнует? Видел же табличку с запрещающей надписью?
– Видел, но…
– Никаких «но»! Мы в Берлине, и здесь подобные нюансы во внимание не принимаются. Написано «нельзя» – значит нельзя! И, кстати, никаких гастарбайтеров здесь нет – если не считать за таковых рабочих из какой-нибудь Баварии, приехавших в Берлин за длинным рублём… то есть маркой.
Я кивнул, соглашаясь. Действительно, насколько мы успели заметить, в столице Второго Рейха строили повсюду.
– Яша-то когда прибудет со своим подопечным?
Отец вытащил из жилетного кармана золотой брегет и музыкально звякнул крышкой. В своё время, когда мы только делали первые шаги в прошлом, он (с моей помощью, разумеется) наладил в Москве, через часовую лавочку на Варварке, скромный бизнес по торговле дешёвыми наручными механическими часами, доставляемыми из двадцать первого века. Лавочки