Море играет со смертью. Влада Астафьева
ся ее жизнь. Просто верить не хотела.
Давать ей зеркало никто не спешил. У врачей не было на это времени: их не хватало, они разрывались между операционными залами и палатами. Медики, погруженные в мысли о лекарствах, диагнозах и возможных путях спасения, даже не слышали отчаянных просьб пациентки. Медсестры же слышали, но выполнять все равно не спешили. Одним было неловко и страшно рядом с ней, возле ее кровати они ускоряли шаг и старались не смотреть на женщину без лица. Другие бросали на нее укоризненные взгляды и ничего не говорили.
По крайней мере, не говорили ей. Друг с другом они ее обсуждали. Когда две медсестры, постарше и совсем девчонка, проходили мимо, Полина услышала, как первая сказала коллеге:
– Доигралась, дура! А ведь какая красивая была, куколка просто… Ничего, теперь на всю жизнь урок получила.
Медсестры не злорадствовали и не злились, нет. Такая реакция ожидала потом женщину без лица и от других. Медики же воспринимали ее историю через призму своего печального опыта. Они здесь боролись за каждого пациента, оплакивали погибших, ликовали, если кого-то удавалось вытянуть с того света. Они пропитывались горем, которое обрушилось на людей внезапно и без причины. А женщина без лица казалась им грешницей, потому что ее горя было так легко избежать… Раньше. Теперь уже нет.
Полина знала ее историю – и потому что по работе полагалось, и потому что все тут уже знали. Эта женщина не должна была пострадать и остаться без лица. Она вообще не должна была оказаться на месте аварии! Но пока спасатели, рискуя жизнями, выводили и выносили с территории предприятия рабочих, женщина эта прокралась туда сама.
Потому что она, тогда еще здоровая и красивая, была блогером. Она гналась за интересными кадрами и не смогла пройти мимо завывающего сиренами и исходящего клубами пара здания. Она решила, что найдет безопасный путь, запишет несколько интересных роликов и проведет прямой эфир для тысяч своих подписчиков. После этого она, естественно, вернется. Все ведь верят, что непоправимое случается с другими, а они, такие уникальные, хранимы невидимой дланью судьбы.
Однако жизнь оказалась лотереей, и в этот день женщине выпал неудачный билет. Последним, что она запомнила перед тем, как потерять сознание, была струя раскаленного пара, ударившая ей в лицо.
Полина смотрела последнее видео, записанное женщиной, и признавала, что любительница соцсетей была красивой. Теперь уже нет – теперь над шеей начиналось нечто опухшее, красное, шелушащееся и покрытое густыми комками мази. Хотя женщине повезло, на самом-то деле. Сейчас это вряд ли очевидно – но повезло. Она сохранила глаза. Не всем в этот день выпала такая возможность.
Некоторое время Полина тоже не подходила к пациентке – не для того, чтобы наказать и потомить ожиданием, а чтобы проанализировать поведение женщины, понять, что она собой представляет, и наметить стратегию их разговора. Это не казалось сложным, поскольку Полина ее как раз не осуждала. Возможно, она была единственным человеком в здании, который этого не делал.
Потому что Полине уже доводилось работать с такими вот «селфи-жертвами» – не раз и не два. Она видела тех, кто после попытки снять удачный кадр остался искалеченным на всю жизнь. Она прекрасно знала, что через экран смартфона реальность попросту воспринималась иначе, это глушило и страх, и инстинкт самосохранения.
Когда те же люди видели перед собой огонь, обвал или оголенные провода, они реагировали иначе. Они пугались и бежали прочь – как и задумано природой. Однако экран смартфона делал опасности ненастоящими, не такими уж серьезными. Как будто всё происходит не здесь и сейчас, а в каком-нибудь фильме. И главный герой, несмотря на все опасности, обязательно выживет. Кто же убивает главного героя?
Поэтому те, кто заменил глаза смартфонами, подходили вплотную к диким животным, прыгали в огонь и срывались с крыш. Они не хотели умирать. Они были уверены, что ничего плохого не случится, что за кадр не придется платить так много. Они умирали, а та самая аудитория, ради которой они старались, крутила пальцем у виска. Говорила о премии Дарвина. Освобождала себя от жалости осознанием чужой вины.
Полина же не назначала виноватых, потому что это не было ее работой. Ее работа – спасать.
Окончательно определившись с планом разговора, Полина направилась к женщине без лица. Та, заметив, что на нее наконец обратили внимание, замерла; теперь она смотрела на Полину слезящимися глазами – в прошлом восхитительно голубыми, а ныне исчерченными кровавыми прожилками.
– Здравствуйте, Татьяна. – Полина заняла стул возле кровати и улыбнулась пациентке. – Меня зовут Полина, я психолог.
– Психолог? Но у меня есть психотерапевтка, ее зовут Ульяна, она сейчас в Барселоне… Мы работаем уже два года, мне не это нужно!
Такой ответ Полину не удивил – не впервой сталкиваться с потоком слов, призванным унести подальше истинную проблему.
– Я не претендую на роль Ульяны в вашей жизни, – пояснила она. – Я психолог МЧС, я помогу вам понять, что произошло прямо сейчас. Как к вам лучше обращаться? Как вас называют друзья?
– Таша, – прошептала