Черный Леопольд. Виталий Трандульский

      Глава первая

      Он вернулся

      Пётр Сомов осторожно шёл по сухой, хрустящей траве, и судорожно глотал ночной воздух. Огромный мужик, больше косой сажени в плечах, с ручищами, словно брёвна, направлялся к амбарам, чтобы проверить, заперто ли всё до утра. Он всегда так делал перед сном и никогда не брал лампы, убежденный, что знает каждый шаг своего подворья, и может найти с первого раза в своём хозяйстве, что угодно. Тучи уже в который раз заволокли небо, и мутное очертание луны слабо пробивалось через мрачную, неприветливую завесу.

      Многие в здешних местах и носа бы не высунули из дома в такую леденящую душу пору, но только не Пётр Сомов. Не испорченный суевериями и предрассудками, он спокойно относился к нависающим над головой в корявых узорах веткам, которые с треском покачивались от стонущего ветра. Но всё же и в его непробиваемой душе что-то ёкало.

      Сомов, которого напугать мог разве что медведь шатун, рассвирепевший до бешенства, вдруг поймал себя на мысли, что им овладевает необъяснимое чувство страха. Капли пота, проступившего на лбу, медленно покатились по грубому, небритому лицу, а руки затряслись, словно после тяжелейшего бодуна. В панике он оглянулся на свой дом, и, подумывая, вернутся, на несколько секунд замер на месте. Мгновение спустя он представил, какую неловкость будет испытывать, когда, придя в избу, скажет своим близким, что испугался идти один. Взяв себя в руки и, отвернувшись от дома, Сомов, сделал ещё несколько шагов, и вдруг снова встал, как вкопанный.

      Предчувствие, или как он сам выражался, чутьё, его никогда не обманывало, и сейчас, не понимая, что, собственно может случиться с ним, не на войне, не на пустой, разбойничьей дороге, а здесь на собственной усадьбе, трясся как озябший зайчик в лесной чаще. Ему было реально страшно, страшно просто так, не от чего, на ровном месте.

      – Перебрал, должно быть. – Успокоил он сам себя, мысленно прикидывая, сколько водки выпил, этим вечером. – Может чёрт с ними с этими амбарами, что с ними станется. Ещё на вилы напорюсь в темноте.

      – Как ужасна наступившая ночь. – Словно стихами произнёс бывший матрос, недоучка, и тут же в приступе тошноты и параличе всех мышц, опрокинулся и сел на землю. Длинный, тягучий и жалобный вой собаки с новой энергией наполнил ночь нарастающим кошмаром.

      Пётр Сомов, не решавшись подняться всё же храбрился и пересилив дрожание в голосе, чётко произнёс. – Это же моя собака воет! Ну, конечно же, это Верный! Жаль, что он сейчас на цепи, и на заднем дворе, рядом с ягнятником. И как я его спустить позабыл!? Нет, надо определённо меньше пить, уже не мальчик, водку чайными стаканами трескать. Однако почему пёс так воет? Последний раз он так выл, когда мне бревном на вырубке ногу передавило, а теперь-то чего вдруг?

      Сомов встал на ноги и, отряхнувшись, направился к дому, но через секунду шорох за его спиной, как ураган, развернул его снова лицом к тропинке до амбаров. На мгновение оголившаяся луна, слабо осветила палисадник и перед Петром мелькнула чья-то тень, напугав Сомова так, словно сама смерть стояла секунду назад перед его глазами и улыбалась ему.

      Пётр Матвеевич, громадный мужик, почти Геркулес, застывший на месте, таращил глаза в ночную темень и не мог даже крикнуть. Прислушиваясь к звукам ночи, и сумев отделить их от воя собаки и стука сердца, которое едва не выпрыгивало из груди, он вдруг отчётливо уловил, что вокруг него кто-то ходит, и тяжело вздыхает.

      – Кто здесь!? – Буквально выдавил из себя Сомов.

      Бывший моряк уже был готов позвать на помощь, и заорать так, что переполошил бы всех соседей, но ужас, который уже держал его за горло, снова остановил его.

      – Это яаааааа, помнишь? – Послышалось шёпотом, подобно вздохам ожившего мертвеца из холодной могилы. – Это я, Умбра Дагон. Я вернулся, я не простил тебя, я пришёл за тобой. – Шёпот становился напевнее. – Через семь дней я заберу тебя в преисподнюю, где ты обретёшь вечные муки. И каждый день ты всё сильнее будишь жалеть, что ещё дышишь, на этом свете.

      Ночной голос начал смешиваться с едва уловимым смехом. Вся жуть ада раскрылась в тот миг перед поражённым в самую душу Петром. Последнее что он увидел этой ночью, был громадный чёрный кот, который почему-то выделился в кромешной тьме. Кот стоял шагах в пяти, шести от Сомова и дырявил его насквозь жёлтыми глазами. Снова раздался ужасный смех, когда от невыносимой боли в глазах, и всего кошмара, что приключился, Петр потерял сознание и с грохотом рухнул на землю. Вой собаки, подхваченный соседскими псами, смешался с гулом разгулявшегося ветра, и заставил замереть сердца всех, кто это слышал. Над деревней нависла полночь. В деревню пришло что-то очень плохое.

      Глава вторая

      Восемнадцатое июля.

      Предыдущим днём.

      Тёплый, летний день в деревне Лопухово, выдался, как говорили местные жители, на славу. Облака, клубившиеся над полями,