Печать богини Нюйвы. Людмила Астахова
собой, небесные лисы, наверное, людскую пищу и не едят, исключительно мужской жизненной силой питаются, но хоть корку-то какую могли бросить, сволочи! Хотя бы воды налили в плошечку!
Но в представлении древних китайцев чудо-зверь в пище и воде не нуждался, и Люся рисковала из небесной лисицы быстро стать лисой дохлой. Ради забавы посетители иногда бросали в клетку кости, и по утрам, когда жизнь в борделе замирала, девушка тихонько грызла подачки. Но по сравнению с жаждой голод ее почти не волновал. Без еды какое-то время прожить можно, сестрам случалось голодать, и подолгу, так что три-четыре дня вынужденного поста – не самое страшное. Но вот вода…
У Люси потрескались губы и нёбо, распух язык, воспалились глаза, в ушах постоянно звенело, зрение отказывало, а сознание меркло все чаще. Оставалось лишь разодрать зубами собственное запястье и попробовать напиться своей крови, но а дальше-то что? Несмотря на все просьбы и мольбы, китайцы оставались глухи. И в какой-то страшный миг Людмила вдруг отчетливо вспомнила отцовские сказки, особенно те, где говорилось о чудесных свойствах лисьей печени. И поняла – сволочные китаезы решили заморить ее голодом именно в расчете разжиться свежей печенкой. Убить – побоялись, а так вроде бы сама сдохла и никто не виноват, верно?
Отчаяние накрывало Люсю темным и пыльным мешком, душило, забивало глаза и глотку, словно она тонула в зыбучих песках. Надежды выбраться у нее не осталось. Совсем. И разве что одна только мысль о сестре пока держала девушку по эту сторону жизни.
Господи боже, да за что же им все это?
Но хотя бы Таня не сидела в соседней клетке, одна радость. Ее увезли, забрали куда-то, но там ее, по крайней мере, кормят. Только на это Люся и надеялась.
Сначала сквозь тяжелую мутную дрему ей показалось, что дрогнула земля. Покачнулись стены, сверху посыпалась какая-то труха, кто-то вопил, стонал и визжал, что-то звенело и трещало. Потянуло дымом. Землетрясение? Пожар? Но сил не осталось даже на то, чтобы веки разлепить. Пусть горит. Пусть рушится. Пусть провалится на самое дно их китайского ада этот городок со всеми обитателями и весь этот поганый мирок, до краев наполненный сволочами и тварями, как поганое ведро – помоями…
Потом резко и пряно пахнуло свежей кровью, крик и звон раздался совсем рядом, и о прутья клетки что-то тяжко ударилось, раздражая слух тоненьким скулежом, а нюх – вонью… И в голове Люси, прямо под черепом, который ей самой уже казался пустым и иссохшим, словно безжалостное солнце добела выжгло его, родилась мысль. Шанс. Движение. Жизнь!
– Я хочу жить! – беззвучно кричала она, трепыхаясь в плену ослабевшего тела, как муха в паутине. – Жить! Дышать! Сестренка, я… я… Я еще есть!
И, преодолевая беспамятство и бессилие, Люся сперва приоткрыла воспаленные глаза, а потом, хрипло и неровно дыша, завозилась, приподнимаясь на локтях.
– Небо! Что… кто это?!
Этот возглас оглушил девушку, она моргнула раз