Время любить. Лиз Бехмоарас
hasis>Декабрь 1990, Улус[1]
– Доктор-бей, хотите, я помою памятник? – раздался голос сторожа.
– Потом, – отозвался мужчина.
Писатель, посетив могилу отца, уже шел к выходу, но, поддавшись любопытству, замедлил шаги и исподволь взглянул на него. Лицо мужчины, которого сторож назвал доктором, показалось неуловимо знакомым. Глаза закрыты темными очками, голова непокрыта, волосы уже седые, но густые и вьющиеся. Не похож он на еврея.
Не удержавшись, писатель остановился, чтобы рассмотреть его внимательнее. Незнакомец был из тех, кто притягивает к себе взгляды.
А тот стоял у надгробия, совершенно не замечая, что за ним наблюдают. Положил на плиту букетик зимних гиацинтов. Плотнее запахнул длинное черное пальто, поправил на шее платок и что-то прошептал. Может, он все же иудей и читает молитву? Но тогда бы не стоял у могилы с непокрытой головой.
Человек опустился на колени и обеими руками обнял надгробие, продолжая шептать.
– Доктор Исмаил-бей часто приходит сюда. Однажды он сказал мне, что так утоляет тоску по жене, – тихо произнес подошедший сторож.
Так вот кто это! Исмаил Босналы, знаменитый хирург!
Когда-то люди в очередь выстраивались, чтобы попасть к нему на операцию. Он был одним из лучших. Но занялся политикой. Газеты писали, что он опорочил себя после 12 сентября[2]. Ходили слухи, что он пьет, что у него дрожат руки и оперировать он уже не может.
Так значит, он пришел на могилу жены.
Писатель даже вспомнил ее имя: Фрида. Фрида Шульман. Подробностей их истории писатель не знал, слышал, что для семьи Фриды ее решение выйти за мусульманина стало настоящей трагедией.
Исмаил Босналы поднялся, отряхнул пальто, вновь поправил шейный платок и направился к железным решетчатым воротам. На старых фотографиях он выглядел подтянуто, но теперь спина его ссутулилась, черты лица заострились, кожа посерела. На застывшем, словно мертвом, лице отпечатались скука и разочарование.
Перед тем, как выйти на улицу, доктор сунул чаевые сторожу и произнес: «Привези сына в больницу, постараюсь что-нибудь сделать».
Писатель подошел к могиле.
«Фрида Босналы, 1921–1965».
Значит, эта Фрида умерла сравнительно молодой. А ее муж и четверть века спустя приходит на кладбище, чтобы «утолить тоску по жене». Какая преданность…
Вновь подошел сторож и сказал, глядя на надгробие:
– Парень, который до меня работал, рассказывал, что ее поначалу отказывались хоронить здесь. Мол, вышла замуж за мусульманина, большой грех по-вашему.
– А как же похоронили?
– Как-как! У доктор-бея полно знакомых. Он пол-Стамбула поставил на уши. Молодая она была, из хорошей семьи, жаль ее! Да покоится она с миром!
– Аминь!
– Я слышал, от рака умерла. Коварная болезнь. Сгорела в несколько месяцев. Эх, жизнь! Сейчас ты есть, а через мгновение тебя нет.
Когда Фриды не стало, для Исмаила наступило время скорби.
Кажется, именно в тот день писателю запало в душу желание поведать миру о великой любви Исмаила и Фриды, любви, пустившей ростки в эпоху, когда человечество и мир лишились рассудка. В память о них он рассказал, как они проживали любовь, ненависть, радость, печаль, войну и мир, как познавали, что такое ломать и что такое строить. Рассказал о том, чтó они записали на чистых страницах тетради, называемой временем… Рассказал так, словно они живы, влюблены и идут рука об руку, улыбаясь будущему…
Время любить
Сентябрь 1940, Беязыт
– Война все спишет! А то я всех бы вас тут и оставил. Не посмотрел бы ни на чьи слезы!
Голос с немецким акцентом, эхом разлетавшийся по просторной аудитории, принадлежал ординарному профессору доктору Питеру Шульцу. Послышались смешки. Фрида тоже улыбнулась. «Надо же, – подумала она. – Питер-ходжа[3] умудряется даже шутить на своем хромом турецком!» Гнев учителя ее не пугал. К таким старательным и внимательным студентам, как Фрида, Шульц был бесконечно снисходителен. К тому же она говорила по-немецки и задавала вопросы напрямую, без переводчика. Но преподавателя и студентку роднило еще и то, что оба были евреями и беженцами.
Снова загремел голос Шульца. На этот раз профессор обрушился на ассистента, переводившего лекцию.
– Мальчик мой, ты сочиняешь! Я этого не говорил!
Вновь пронеслась волна смешков. Шульц был самым ярким из всех немецких профессоров, кто бежал в Турцию и получил пристанище в университете[4]. Заскучать на его лекциях было невозможно.
Фрида краем глаза посмотрела на часы. Они уже опаздывают на практикум по анатомии. Стоял погожий сентябрьский день, но из разбитого окна, у которого она сидела, дул свежий ветерок, заставляя поеживаться.
В морге Фрида, вдыхая едкую смесь формалина и гниения, начала искать глазами
Улус – район в европейской части Стамбула, где расположено еврейское кладбище. В начале каждой главы указано место ее действия, как правило, различные районы Стамбула, как на европейском, так и на азиатском берегу.
Т. е. после 12 сентября 1980 года, когда в Турции случился военный путч, за которым последовали массовые репрессии левой оппозиции.
Ходжа – традиционное обращение к преподавателю либо наставнику в Турции.
В 1930-е годы в Турцию приехало много университетских преподавателей «неарийцев», бежавших из Германии после прихода к власти нацистов. Одновременно в Турции проводилась университетская реформа, в рамках которой турецкие вузы стали активно приглашать на работу иностранных профессоров, в том числе и немецких, которые работали в Турции с согласия нацистского режима.