Третий лишний. Виктор Конецкий
пене, на судне. Скоропостижно умер. До того трое суток не покидал мостик – туман в Ла-Манше, туман в Шельде, а там ждать в дрейфе лоцманов у шлюзов на течении, и так далее. И вот пришел в Антверпен, лег спать и не проснулся – сердечная недостаточность. Невольно мелькнуло: "Последний раз в Антверпене". Привезли Виктора в Ленинград на его же пароходе. Семья намучилась с похоронами. Морская семья – жена в нашей портовой поликлинике работает зубным врачом. К ней я и направлялся. Приезжала на старик "Челюскинец", когда мы заходили в советские порты – в зимний, штормовой Новороссийск, в зимнюю, заснеженную Керчь. Виктор был старпомом, я – вторым помощником. Он был младше меня лет на семь, но очень опытный торговый моряк, прошел от матроса и боцмана через заочную высшую мореходку. Довольно замкнутый на службе, четко разделял обязанности: в мои дела не лез, но и не помогал мне – новичку – ничем; зато если надо было крепить тяжеловесы, то из промерзших трюмов не вылезал… У него я многому научился: например, негромко говорить по радиотелефону. А вот научиться лазать по штормтрапу, когда одна рука занята портфелем с судовыми документами, а внизу болтается карантинный катер на подходе к Дарданеллам, – такого фокуса я не освоил. Он был крепким и здоровым моряком. Никогда никаких жалоб. И вот тебе!.. Виктор принял капитанство "Челюскинцем", когда я уже перешел на другое судно. Года через два теплоход за старостью лет списали на гвозди. Проводы "Челюскинца" на корабельное кладбище были торжественными. И даже сняли эту церемонию-процедуру в кино, а я потом писал для фильма текст. Виктор тоже попал в картину – он вел судно к последнему причалу.
Есть впечатляющий кадр: капитан стоит на береговом пустыре корабельного кладбища по колено в тоскливых тамошних камышах, на фоне крематорного дыма, клубящегося над "Челюскинцем". Нутро теплохода – дерево, пластик, краску – выжигают, чтобы оставить один металл. На глазах капитана слезы, а был несентиментальный мужчина. И меня жестко иногда прихватывал…
Спустя годы звонит по телефону:
– Слушай, а я только узнал, что ты и есть ты, что это мы с тобой на "Челюскинце" плавали полтора года! Помнишь, ты на Канонерке у меня вахту принимал: в ремонте стояли, и ты пришел? "Я, – говоришь, – плохо английский язык знаю и надеюсь, вы поможете на первых порах с языком". Во, думаю, странный тип пришел грузовым помощником… А знаешь, без рассказов Петьки Ниточкина – ну, по радио услышишь или в журнале наткнешься, – так без них и жизнь иногда была бы какая-то другая… А я и не догадывался все полтора года! Во болван, а? Далекий от книжек болван, да?
Я сказал, чтобы он приезжал сразу, брал такси и приезжал. Он объяснил, что не может: жена ушла и закрыла в квартире, чтобы он не смог нализаться и к ее возвращению выкрасил кухню.
– Кухню выкрашу, – сказал он, – но надерусь прекрасно и под замком. У меня в духовке бутылка спирта запрятана. Уже уполовинил.
Это чувствовалось. Но кухню, наверное, выкрасил отлично, ибо прошел длинную матросскую и боцманскую школу.
Мы так и не увиделись.
Но как-то он еще раз звонил, и мы вспоминали поездку за замечательными аэродинамическими фуражками в Лондоне и как он накачал воды в кормовой трюм "Челюскинца", чтобы притопить винт, а трюмный настил всплыл на болтанке в Средиземном море…
К его жене на осмотр зубов я не пошел. Побоялся напомнить ей по ассоциации живого и молодого мужа в Керчи или Новороссийске…
Вечером тупо смотрю телевизор и думаю, кого попросить поливать цветочки на время моего отсутствия.
Передают сообщение об аварии самолета в Антарктиде. Погибли пилоты, несколько членов штаба САЭ (Советская антарктическая экспедиция), много тяжелораненых. Их вывезли на Новую Зеландию американцы на "Геркулесе" – самолет с почти вертикальным взлетом.
"Антарктида – континент мира". Единственный на планете, где пока еще не было войн и запрещена любая военная деятельность.
Звоню информированным товарищам, выясняю кое-какие подробности. Много фантазий и домыслов. Так всегда бывает, когда авария случилась за десятки тысяч километров от информаторов. Точно одно: начальник экспедиции уцелел, находится в тяжелом состоянии, но эвакуироваться отказался, продолжает руководить работами САЭ.
А мы отходим из Риги со сменой новых зимовщиков 28 января. Долго еще ждать начальнику подмены!..
Не хватит ли мне смертей перед дальней дорогой?
В рейсе исполнится пятьдесят лет. Полувековой рубеж обозначен потерями многих близких людей.
25.01.
Позвонил в Ригу на судно, поговорил со старшим помощником. Пора выезжать.
Январский Ленинград за окном. Сумрачно, зябко, бесснежно и довольно все безнадежно.
Ничего. Через две недели буду в тропиках. Три четверти пути в Антарктиду мною наезжены – Канарские острова, Монтевидео. Дальше – новый мир.
26.01.
Взял в пароходстве выписку из приказа, получил паспорт моряка, зашел в службу мореплавания и тут только узнал, что моим капитаном будет человек, с которым судьба уже сводила и у которого я кое-что взял для героя повести "Путевые портреты с морским