Сражение за Берлин. Штурм цитадели Гитлера. 1945. Вернер Хаупт
он металла, в ночи отчетливо слышан топот многочисленных ног.
Бойцы на позициях XI корпуса СС залегли за своими пулеметами, держа наготове карабины и автоматы. Другие стояли группами у своих танков и орудий и напряженно всматривались в ночь, прислушиваясь к зловещему грохоту, гулу и шуму по ту сторону фронта.
Так продолжалось до 5 часов утра.
Ровно в 5 часов[1] небо над вражескими позициями озарилось ярким пламенем, вырвавшимся из стволов тысяч орудий. В эту секунду 22 тысячи советских орудий всех калибров открыли огонь, предваряющий крупномасштабное наступление Красной армии, которая вступает в решающую битву за Германию[2].
Начался настоящий ад. В воздухе стояли рев и грохот, визг, вой и рокот, свист и треск. С громким шипением реактивные снаряды прочерчивали в предрассветном небе огненно-красные траектории. Трещали пулеметы, грозно рокотали минометы, злобно тявкали противотанковые пушки.
Одновременно сотни советских бомбардировщиков устремились на запад, пролетая над долиной Одера, и атаковали глубокий тыл немецкого фронта. Из раскрытых бомбовых люков вниз с воем падали тысячи бомб, которые со страшным грохотом взрывались, перепахивая метр за метром всю землю вокруг.
Кругом царил такой кромешный ад, который невозможно себе даже представить. Кажется, что со стоном разламывался весь земной шар. После каждого взрыва вверх взлетали комья мерзлой земли, куски льда и тела погибших. Град бомб стирал с лица земли целые деревни. На воздух взлетали мосты, рельсы и шпалы. Ужасная взрывная волна расплющивала человеческие тела в лепешку. Но разразившийся ад заглушал любой крик, вызванный болью. Кому суждено было умереть, умирал в одиночку. А смерть под обломками и руинами зданий просто ужасна. Счастливы были те, кого при взрыве разорвало на куски. Тем самым они избежали страшных предсмертных мучений.
Но те, кто забились в щели и в свои одиночные окопы, мысленно умирали тысячу раз, оставаясь при этом в живых. Они слышали вой, визг, грохот и рев моторов. Они закапывались все глубже в землю, они кричали от ужаса и обращались с молитвой к Богу, чтобы он пощадил их. Еще раз, еще один раз…
Двадцатидвухлетний ефрейтор Рамлау, который в течение вот уже почти двух часов совершал дежурные обходы вокруг дровяных сараев, вздрогнул при вспышке первого орудийного залпа. Но уже через несколько секунд испуг прошел. Солдат помчался к среднему сараю, распахнул ворота и крикнул в темноту:
– Тревога!
Не дожидаясь ответа, Рамлау понесся стрелой назад, вихрем промчался по узкой тропинке и, согнувшись, прыгнул рыбкой в щель.
Остальные, толкаясь, устремились к воротам сарая. Стоящий в воздухе грохот, вой и визг говорил им, что смерть приближалась. Они помчались вслед за Рамлау. Полы шинелей развевались на ветру. Держа в руках каски и карабины, бойцы с грохотом прыгали в траншею, посылая проклятия Советам.
Разрывы приближались, и вот снаряды рвутся уже на переднем крае обороны, на позициях пехотинцев и саперов. Находящиеся в щели бойцы смотрели затаив дыхание на огневой вал, который катился по равнине, раскинувшейся перед ними. Пока еще судьба пощадила их, танкистов танковой дивизии «Мюнхеберг», поскольку они находились не на передовой, а занимали позиции в нескольких километрах от нее. Дивизия была ударным резервом командования и должна находиться в постоянной боевой готовности. Как только этого потребует сложившееся положение, она должна блокировать вклинения советских войск и уничтожить прорвавшегося противника. В последние дни дивизия неоднократно выполняла приказы подобного рода. Блокировать – уничтожить. И до сих пор ей удавалось сделать это[3]. Правда, всякий раз это были всего лишь неглубокие отдельные вклинения местного значения. Но то, что сейчас накатывалось на них, не было делом местного значения – это был настоящий ад!
А в то время, когда танкисты дивизии «Мюнхеберг» сидели, скорчившись, в своих щелях, ураганный огонь советской артиллерии сокрушал позиции немецкой пехоты перед советским плацдармом западнее города Кюстрин. Кажется, словно лавина огня падала прямо с неба, словно бронированный кулак бил со всего размаха по блиндажам, дотам и бетонным бункерам, словно великан бросал на окопы немецкой пехоты пригоршни земли размером с железнодорожный вагон.
Здесь вскипала земля, здесь обрушивались бункеры, обваливались целые участки траншей, здесь залпы ракетных установок сметали с лица земли целые артиллерийские батареи. Со страшным грохотом на воздух взлетали склады боеприпасов и военного имущества. Снаряжение, обмундирование и боеприпасы разлетались во все стороны.
С востока подлетали новые эскадрильи бомбардировщиков, они пересекали наш пылающий, изрытый воронками, перепаханный передний край обороны и атаковали находящиеся в ближайшем тылу командные пункты, склады и перекрестки дорог.
Бойцы в щелях теснее прижимались друг к другу, сильнее втягивали голову в плечи.
Командир танкового взвода фельдфебель Хартман – со времен танкового сражения под Курском его грудь украшал Немецкий крест в золоте – первым
5 часов утра по московскому времени, 3 часа по берлинскому, согласно мемуарам Чуйкова и Жукова.
Всего для проведения Берлинской операции Красная армия имела 41 600 орудий и минометов.
Были исключения. В боях за Кюстринский плацдарм 25-я танковая дивизия (с 20 марта танковая дивизия «Мюнхеберг») и другие соединения (моторизованная дивизия «Курмарк», пехотная дивизия «Дебериц», 606-я пехотная дивизия, 25-я моторизованная дивизия) не смогли помешать советским войскам расширить плацдарм и предотвратить падение 30 марта Кюстрина.