Зекамерон. Максим Знак

      1

      Суд

      Он пришел с этапа и ушел в этап. Так все приходят и уходят. У него за спиной было девятнадцать весен, а впереди могло ждать восемь зим. Немало, но так было у многих. А еще он попал сюда незаслуженно – как все, как всегда.

      Он еще не устал рассказывать о том, как несправедлив мир, о том, что все это – одна система, о том, как бессмысленно рассчитывать на оправдание. И, что удивительно, нашлись слушатели, которые сочувственно кивали, а иногда вставляли и свои такие же, тысячу раз рассказанные истории. Наверное, это успокаивало.

      – На суде на что рассчитывать? Сколько запросит, столько и дадут, кто будет разбираться?

      – Да не, почти всегда снижают, не гони.

      – Может, и снижают, но несильно. Главное – не оправдают! Даже слушать не будут.

      – Слушать не будут, но не будут и слышать. И не оправдают, конечно.

      И тут он сказал что-то необычное:

      – Но ничего! Я буду в международный суд подавать!

      – В какой?

      – У меня записано…

      – Так скажи, в какой? Просто я юрист, мне казалось, что мы ничего не ратифицировали.

      – Я так не помню. Мне строгач на этапе записывал, в какой суд обращаться. Сказал, что там решают. Пробовали – работает.

      – Может, Гаага? Но мы не подписали… Или Страсбург? Хотя там тоже нет.

      – Не, не эти. Там другое было.

      – Ну, глянь. Может, и я напишу, раз верняк.

      Он полез в кешер, долго там копался, перекладывая все, пока не нашел где-то в недрах обрывок бумаги. Между строками обвинения размашистым и корявым почерком были написаны два слова – суд, куда ему посоветовали обратиться: «Суд Линча».

      2

      Стоматологи

      Он пришел с допроса с таким лицом, что краше в гроб кладут.

      – Че, еще эпизодов подкинули? Или челюсть перебили?

      – Да не. Зуб болит. Разболелся и болит.

      Это действительно было серьезно.

      – Тут можно к зубному записаться?

      – Можно-то можно, но ты подумай хорошо – может, лучше так?

      – А что такое?

      – Сам не был, но рассказывали, что им запрещено лечить – только рвут.

      – Да бред это, – вступил в разговор еще один. – Лечат, хотя рвут чаще. Правда, когда лечат – не обезболивают.

      – А нельзя деньги за заморозку взять?

      Вопрос был серьезный, но все посмеялись.

      – Нет, конечно.

      – Попробуй лучше сам полечи. Сало есть, чеснок тоже.

      – Анальгин, кстати, там в баре есть.

      – Анальгин – это баловство. Не лечит, а просто боль снимает. Возьми лучше сало, положи на тот зуб. И подержи. Кому копченое помогает, кому такое.

      – Сало – ерунда. Лучше чеснок. Берешь зубчик, чистишь и кладешь: если слева болит, то на правое запястье, а если справа зуб – то на левое. Только сильно долго не держи, сожжешь вену.

      – А мы чеснока ножку палили и дышали для зуба.

      – Корочку хлеба, может?

      – Нет, хлеб от простуды. Для зуба – ножка чеснока.

      – Я в ЛТП когда был, сахаром лечили. На ложку – несколько кусочков сахара, он горит – ты дышишь.

      – И что? Перестает болеть?

      – Просто крошится больной зуб и все другие, если больные есть. Только корни остаются, – советчик широко улыбнулся, показав оба зуба.

      Всех выслушав, он начал лечить свой зуб соленым салом. Но потом выпил последнюю таблетку анальгина. На время это должно было помочь.

      3

      Человечек

      Похоже, он был из коммерсантов или даже, может, какой юрист. После знакомства в хате он разложил свои вещи и прилип к развешанным на стене бумажкам. Там были выписки из закона о содержании под стражей, из правил распорядка и даже одно фото – образец заправки кровати. Все давно уже воспринимают эти бумажки как элемент декора хаты: что-то вроде пятна на отсутствующих обоях. Но он стоял долго, изучал и иногда даже кивал в такт своим мыслям.

      Изучив правила, он с гордым видом возлег на нару с книжкой. Его предупредили, что так делать нельзя. Что тут так не принято.

      – А где сказано, что это запрещено?

      – Ну,