Времена года. Лето Кетцалькоатля. Игорь Голубятников (Паломарес)
нта Упражнений и Развлечений (ДУРа) один маленький деревянный шарик мироздания и четыре больших каменных шара судьбы.
Спустились на фуникулёре с Олимпа на пастбище у его подножия, стали договариваться о правилах.
Трёхликий Бала́м, неизменно выигрывавший предыдущие партии в древних Китае, Индии, Месопотамии, Египте и секторе Газа, опять взялся спорить с трёхглазым Шивой о том, кто первым будет кидать шары судьбы в шарик мироздания.
Они могли бы спорить вплоть до Второго пришествия, но пернатый змей Кетцалькоа́тль решительно прошипел, что свои отношения богам и демонам пристало выяснять на полях сражений выдумавших их людей:
– О, многомудрый Шшшива, изобретатель шшшахмат! В твоей игре фигуры носят макуауи́тль войны. И гибнут на поле боя они, а не гроссмейссстеры!
– Ладно, проехали! – согласился Балам, пошевелив длинными ушами в знак примирения.
Однако буквально через секунду, сменив козлиные копыта и морду на медвежьи лапы и башку, прорычал угрожающе:
– Но заруби себе на носу, Шивик, будешь выпендриваться – я те твой третий глаз на жопу натяну. И моргать заставлю. Клянусь Ваалом!
– Ой, как-ой, страшно! – притворно испугался Шива, отбивая невероятно проворными ногами чечётку: – Ты как смотри бы лучше тебе не первому рога пообломали, сатир!
– Хашшш! – прошипел сквозь стиснутые клыки Кетцалькоатль: – Имейте совесссть, мы тут играть собралисссь, а не панкратион уссстраивать.
– Ба, про совесть шип пустил посланник Юкатана! – саркастически заметила крылатая Лили́т и качнула пышноволосой головой: – Я умоляю, змей, тебя: у них на месте совести мох вырос!
– Ну, вырос, и что с того?! – не унимался Балам: – Не всем же брить его, как ты сбриваешь перед каждыми потрахушками!
– Играть мы будем или нет?! – взмолился Кетцалькоатль: – Щас Зеуссс призовёт на планёрку и – трындец! Кидаю жребий!!
Подбросил увесистый золотой статир прямиком к солнцу. Объявил, что если тот упадёт аверсом кверху, то начинает Шива, а если реверсом – то Балам.
Подождали пару минут. Монета всё не падала. Игроки начали скучать.
– Ты-бы-бе-бе её ещё к Альфе Центавра запупулил, птерозавр! – недовольно проблеял Балам, вернувшийся в козлиное обличье.
– Как гонорар инопланетянам, что в гости к твоим расфуфыренным майя залетали давеча на бо-бо-больших сковородах.
– Ага, бугага! – согласился Шива, перейдя с чечётки на брейк-дэнс: – Вроде первого спутника до запуска ещё тысячелетий осталась пара, но ты, как впереди всегда, планеты всей!
– Да, сссорвалась монетка с пёрышшшка … – прошелестел Кетцалькоатль смущённо, заёрзал длинным языком-жалом подмышкой.
– А, может, я подброшу? – спросила Лилит: – Я всё-таки первой женой Адама и царицей Савской побывала когда-то, если не врут мифии и пифии. Ласковым обаянием цели добивалась. Не то, что некоторые здесь со своей силой немеряной и гонором необъятным!
– Дело молвит демоница! – воодушевился Кетцалькоатль, смачно хрустнув выловленной блохой: – Я всей чешшшуёй – за!
Лилит подбросила монету, поймала её на запястье, прихлопнув другой рукой, сказала:
– Чур только, по сусалам друг дружке не навешивать и люлей налево-направо не раздавать!
– Да уже ты открывай! – не выдержал Шива и даже перестал танцевать: – Набегут другие сейчас боги с демонами, и придётся шаров вместо каким-нить футболом, прости, развлекаться, Господи!
– Эт ты верно прогнал, брателла! – затряс козлиной бородёнкой Балам: – Бе-бе-будем тут за одним-единственным мячом гоняться по полю на потеху олимпийской гопоте.
Опять в мгновение ока сменил козлиную морду на медвежью, рыкнул зло: – Убирррай ррруку, шшшалава!
Лилит убрала. Монеты на запястье не оказалось.
Синий телом Шива от гнева начал белеть и бормотать что-то на непонятном никому, кроме него, санскрите. Балам угрожающе замотал всеми тремя башками и разодрал густую шерсть на груди.
А флегматичный Кетцалькоатль свернулся кольцами, скрестил крылья, вперил взор в начавшие багроветь небеса и выдал загадочную фразу:
– Как учил во времена оны велемудрый Уэуэкойо́тль: не всё ссскоту масссленица!
У Балама от эдаких речей отвисла челюсть. Тягучая слюна медленно сползла с подбородка, оросила отвисший пузень.
Лилит в задумчивости присела по-собачьи, неторопясь пописала и стала расчёсывать себе гриву правой задней лапой.
А Шива на нелитературном санскрите доболтался аж до угрозы упреждающего ядерного удара по Хараппе и Мохенджо-Даро.
Неизвестно, как стали бы развиваться события дальше, но тут вдруг, откуда ни возьмись (а точнее – прямиком от Понта Эвксинского), налетела черная и вязкая, как жидкость для устроения «греческого огня», тьма.
Следом раздался гром небесный, жидкость ослепительно полыхнула, и на облаке среди языков пламени, молний и прочей пиротехники нарисовался всемогущий