Хороните своих мертвецов. Луиза Пенни
asis>
– Ты должен мне верить. Ничего плохого с тобой не случится, сынок.
Он надеялся, что молодой агент не услышит напряжения в его голосе, не заметит усилия, которое прикладывал старший инспектор, чтобы его голос звучал веско, убедительно.
– Я вам верю.
Они добежали до площадки. Инспектор Бовуар остановился, посмотрел на своего шефа. Гамаш взглянул на часы.
47 секунд.
Время еще есть.
В наушниках он слышал голос молодого агента – тот рассказывал ему о солнечных лучах, о том, как славно они греют лицо.
Остальная часть команды тоже добралась до площадки – в бронежилетах, с автоматическим оружием на изготовку. Все внимание на шефа. Рядом с ним ждал решения и инспектор Бовуар. Куда теперь? Они были близко. В нескольких шагах от цели.
Гамаш бросил взгляд в один темный грязный коридор заброшенной фабрики, затем в другой. Они ничем не отличались друг от друга. Свет и декабрьский день проникали через разбитые, в потеках окна.
43 секунды.
Он решительно показал налево. И они молча побежали к двери в конце. Гамаш на бегу сжимал винтовку и спокойно говорил в микрофон:
– Нет нужды волноваться.
– Осталось сорок секунд, сэр.
Каждое слово на той стороне произносилось так, будто человеку трудно дышать.
– Просто слушай меня, – сказал Гамаш, показывая рукой на дверь.
Его люди бросились вперед.
36 секунд.
– Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось, – произнес Гамаш уверенным, властным тоном, словно вызывая молодого агента на спор. – Сегодня вечером ты будешь обедать со своей семьей.
– Да, сэр.
Команда окружила закрытую дверь с грязным матовым стеклом. Затемненным.
Гамаш помедлил, его рука повисла в воздухе, готовая дать сигнал взломать эту дверь. Чтобы спасти его агента. Рядом с ним напрягся в ожидании Бовуар.
Слишком поздно старший инспектор Гамаш понял, что совершил ошибку.
– Не спеши, Арман.
– Avec le temps?[1]
Гамаш улыбнулся в ответ своему наставнику и сжал правую руку в кулак. Чтобы перестала дрожать. Дрожание было таким слабым, что официантка в кафе в Квебек-Сити наверняка ничего не заметила. Два студента за соседним столом усердно молотили по клавиатурам своих ноутбуков – они уж точно не заметили. Никто ничего не заметил.
Кроме человека, сидевшего совсем рядом.
Гамаш посмотрел на Эмиля Комо, уверенной рукой сжимающего слоистый круассан. Прежнему наставнику и шефу Гамаша было под восемьдесят. У него были ухоженные седые волосы и ярко-синие глаза за стеклами очков. В свои годы он оставался подтянутым и энергичным. И все же при каждом новом посещении Арман Гамаш отмечал, что лицо Эмиля чуть-чуть смягчилось, движения слегка замедлились.
Avec le temps.
Эмиль Комо, который вдовствовал вот уже пять лет, знал силу и протяженность времени.
Жена Гамаша, Рейн-Мари, уехала сегодня рано утром, проведя с ними неделю в каменном доме Эмиля в обнесенном стеной Старом городе Квебека. Все вместе они обедали перед камином, гуляли по узким, засыпанным снегом улочкам. Разговаривали. Молчали. Читали газеты, обсуждали события. Втроем. Вчетвером, если считать немецкую овчарку Анри.
А бóльшую часть дня Гамаш проводил в одиночестве в местной библиотеке.
Эмиль и Рейн-Мари не возражали против этого, понимая, что сейчас ему нужно не только общество, но и уединение.
Но вот пришло время, когда Рейн-Мари нужно было уезжать. Попрощавшись с Эмилем, она повернулась к мужу. Высокий, плотно сложенный, предпочитавший хорошие книги и долгие прогулки любой другой деятельности, он скорее был похож на заслуженного профессора лет пятидесяти пяти, чем на главу самого известного в Канаде полицейского подразделения по расследованию убийств. Sûreté du Québec. Гамаш проводил ее до машины, соскреб утренний ледок с лобового стекла.
– Тебе не обязательно уезжать, – сказал он, улыбаясь ей.
Они стояли друг перед другом в хрупком свете нарождающегося дня. Анри сидел в сугробе поблизости и наблюдал за ними.
– Я знаю. Но тебе с Эмилем нужно побыть вдвоем. Я же видела, как вы поглядывали друг на друга.
– Взаимное чувство? – рассмеялся старший инспектор. – А я думал, нам удается его скрывать.
– Жена всегда знает.
Она улыбнулась, глядя в темно-карие глаза мужа. Хотя на нем была вязаная шапочка, Рейн-Мари видела его седеющие волосы и небольшой вихор, выбившийся наружу. И бороду. Она постепенно привыкла к его бороде. Долгие годы он носил усы, но в последнее время, после того случая, отрастил аккуратную бородку.
Рейн-Мари помедлила. Сказать или не сказать? Эта мысль теперь все время преследовала ее, готовая сорваться с языка. Но она знала,
Со временем?