Преступление без наказания. Алла Ромашова
пеленой плотного тумана и смотрели-смотрели вдаль – туда, где по проселочной дороге двигалась вереница подвод, запряженных низкорослыми вятскими конями. Подводы растянулись вдоль вспаханного, но уже ненужного, поля, быстрой, мелководной в этих местах реки Вотки, перелеска с громадной священной елью.
Старик провел ладонью по глазам и, опираясь на посох одной рукой, а в другой держа трепыхающийся желтый комок, двинулся, слегка прихрамывая, в сторону старого кладбища на окраине оставленной деревни. Замер рядом с крайним холмом, на котором возвышался столб с тамгу1 рода Дурга, изображающим коня. Поклонился. Откинул посох, засунул руку в складки длинной тканой рубахи, достал небольшой нож с вырезанной из кости какого-то древнего животного рукояткой, чиркнул по желтому комку. Брызнула струйка крови. Жрец дождался, когда кровь перестанет течь, положил тельце утенка2 на могилу и стал что-то шептать себе под нос, изредка вскидывая руки. Затем, словно его подрубили, пал ниц на землю, затих.
Прошло довольно много времени. Караван таял вдалеке, уходя за горизонт. Нетерпеливое ржание прервало то ли сон, то ли кратковременную смерть шамана – он зашевелился, дотянулся до посоха и, помогая себе, медленно встал с земли. Эштерек громко попрощался с предками:
«Простить куштӥз но, кулэмъеслэн лулъессы. Урод уг возьы. Тон эн кельты монэ ас мылкыд, инмар но косон сямъес. Кулэмъес но, улэпъес югыт со мыным юрттоз шаерамы вите. Атае но, анае но кушты, милемлы выжыез»3.
Закончил, опустил руки, как уронил, повернулся и побрел в сторону телеги, ожидавшей его.
Глава рода Дурга, из которого происходил и сам Эштерек – невысокий плотный скуластый удмурт Шуда, – освободил для жреца удобное место на телеге, дождался, пока старик взгромоздит свое сухое тело на подстеленную ему солому, гикнул, легко ударил кнутом по крупу лошади, и подвода тронулась, догоняя остальные.
– Ничо-ничо, – приговаривал Шуда, – там тоже мягкий мох, быги-быги, даже больше, чем здесь. И пастбища нетронутые. И река рыбная. Место под дома нам выделили, торо не обидел. А постройки мы почти все перевезли, оставили самые уж старые, ненужные. Все будет, хорошо. Не грусти, старик.
Эштерек, повернув голову, смотрел в сторону кладбища, молчал. Он понимал, что уходить надо – движение времени не остановить. Знаки показали, что этой земле уготована другая участь. Несколько лет удмурты слышали странные звуки, похожие на скрежет металла: вначале у воды, потом на кладбище, а в последнее время в куале, священном месте. Так, богиня земли скрежещет зубами от боли. Сам Эштерек провел моление праматери великой воде в родовом святилище: «Великий Инмар, Великая-Небесная-вода, воршуд скажи-сообщи…». Туно4 довел себя до экстаза увидел ее – большую воду, затопившую деревню, – луга и пастбища вокруг. Над огромной водой возвышался железный крюк, назначение которого было жрецу непонятно. Не иначе – вылез из преисподней. Нельзя было оставаться на этой земле. ПрОклятая она. А утром один за другим пчелиные рои снялись и с низким гулом, задевая по дороге кустарники, углы домов, приседая ненадолго на ветви деревьев, встреченные по дороге, перебрались в соседнюю деревню, где жил брат нынешнего торо с семейством. Так и определились с местом новой жизни. Молодежь радовалась – на новом месте водились красивые девки, а парни слыли работящими. Старики грустили.
Жрец покачивал желтой от старости бородой в такт движению лошади и думал, что, покидая мертвых, люди меняют свою судьбу.
Минуло много лет. Двести раз начиналась и заканчивалась ярая студеная зима, пролетало белое незаметное удмуртское лето. И сейчас на том же холме, с которого когда-то прощался с деревней шаман, стоял граф Петр Иванович Шувалов – блистательный камергер, фаворит императрицы Елизаветы Петровны, генерал-фельдмаршал, министр. Плотный, круглолицый мужчина в парике и изящном камзоле выглядел на фоне дикого леса и поросшего бурьяном пустыря заморским попугаем, невесть откуда залетевшим в глухую удмуртскую деревню.
Солнце отражалось в серой глади воды и слепило. Прищурившись, Петр Иванович удовлетворенно рассматривал основательную плотину, расположенную по течению трех рек: Вотки, Шаркан и Березовки, – триста восемьдесят две сажени в длину – самую большую в России, ниже которой расположился железоделательный завод. Его металлический скрежет доносился до места, где стоял граф.
– Алексей Степанович, – обратился граф к своему собеседнику, – на вас вся надежда, только вы можете управлять народом. Вы строили плотину, вам и продолжать.
Рядом с графом возвышалась длинная и худая фигура горного инженера, основателя Воткинского железоделательного завода гиттенфервальтера5 Москвина.
– Правда говорят, что вы лютуете и немало людей положили при строительстве водохранилища. Русские крестьяне хоть и в вечное пользование приписаны, но… императрица безосновательного жестокого обращения с народом не любит. Недовольства и среди вотяков6 могут быть, все такое....
Тамгу – родовой фамильный знак, печать, который ставился на родовое имущество, в том числе и скот. Как правило, потомок определенного рода заимствовал тамгу своего предка и добавлял к ней дополнительный элемент либо видоизменял ее. В качестве прототипа для тамги, по имеющимся этнографическим данным, выступали простейшие геометрические фигуры (круг, квадрат, треугольник, угол и др.), сакральные пиктограммы, птицы и животные, бытовые предметы, орудия труда, оружие и конская сбруя, иногда буквы разных алфавитов.
Утка – традиционное жертвенное приношение удмуртов. Соединяет мир живых и мертвых.
«Простите и прощайте, мертвые души. Не держите зла. Не по своей воле покидаем мы вас, но по велению Богов. Ждите нас в стране мертвых и помогайте с того света живым. Прощай, отец и мать, мой род».
Если торо был главным жрецом, который сам в обрядах участие принимал редко, больше следил за порядком, то туно – гадатель, предсказатель, колдун. Умеющий определенным образом воздействовать на природу, человека и животных, а также люди, знавшие «язык зверей, пчел, огня, крови». Звание туно, как правило, передавалось по наследству, от отца к сыну.
Горный чиновник 10-го класса (нем. huttenverwalter, от hutte – «плавильня» и verwalter – «управляющий»).
Уничижительное название удмуртов