ESCAPE. Изгой. Алиса Бодлер
плине ее научил горький опыт брака с двадцатилетней выдержкой.
Он всерьез считал эту женщину ветхой – хоть она и была моложе его на четверть века, поведение хозяйки дома давно походило на старушечье.
Из некогда привлекательной, стройной черноволосой кокетки с живыми глазами Лина давно превратилась в бледный силуэт своего реального образа и каждым своим повседневным поступком подчеркивала то, что потухла окончательно и безвозвратно. Впрочем, Николаса это теперь не беспокоило ничуть: опыт супружества он, как и Ангелина, считал весьма горьким, но невероятно поучительным.
Дела сердечные Бодрийяр давно вел за периметром.
Преждевременная старость, настигнувшая жену, мешала лишь одному: общению с отпрысками, которых отец растил и воспринимал как себе равных с момента их рождения. Но никакой великой тайны в таком отношении Николаса к детям не было. Оба наследника, к его счастью, оказались мальчиками.
– Фу.
Я сморщился и обхватил себя руками. Когда дело касалось неравноправия, все мое естество, воспитанное и взращенное, в большей степени, женщинами выступало против.
– Ты бы назвал это мизогинией, мой мальчик. Так ведь звучит современное слово для определения ненависти к противоположному нам полу?
– Нет, Оуэн, я бы назвал это свинством.
Мы сидели в рабочем кабинете моего врага номер один. Встречи с ним теперь проходили с необъяснимой частотой, на зависть моему бывшему психиатру – доктору Константину. Пару недель назад я получил предложение, от которого не смог отказаться: после того, как игра Джереми была окончена, он, наконец, был готов поговорить со мной по-человечески. И рассказать не с конца, а с начала историю прошлого, пагубно будоражащую наше общее сознание.
Наши разговоры выпадали на ночное время – именно в эти часы хозяин клуба посещал свое заведение с говорящим названием «Hide and Seek»[1] и, к моему удивлению, занимался обычными руководительскими делами. Сверял прибыль, проверял качество предоставляемых услуг по записям с камер и вел беседы с управляющими. Все это происходило под звуки одуряющего техно, заливающего своим ритмом первый этаж. Громкость музыки скрадывала хорошая звукоизоляция кабинета местного босса, и уже на третью встречу я научился ее не замечать.
– Я не говорил, что все персонажи истории будут тебе симпатичны, – с иронией подметил седовласый мужчина, наполняя пафосный там-блер[2] для виски обычной водой. Будучи представителем сферы подобного бизнеса, он являл собой одно сплошное противоречие установленным стереотипам – никакого алкоголя, вызывающе броской одежды и вульгарного поведения. Взамен: здоровое питание, официальный костюм и почти джентльменские манеры. В последнее, правда, верилось с трудом – образ «заказчика» квеста, созданный Джереми, все еще сидел у меня в печенках.
– Оставалось надеяться, что моральные уроды не будут присутствовать в твоем повествовании с самого порога, – скривился я.
– Из песни слов не выкинешь. Ты сам ко мне пришел.
Это было правдой. После того, как я вспомнил о своем прошлом, Оуэн ни к чему меня не принуждал и вообще исчез из моей жизни на какое-то время.
Я сам хотел узнать больше и пошел с ним на сделку, условия которой казались мне невероятно лояльными для обеих сторон.
– Пожалуйста, продолжай.
С сыновьями жена обращалась строго, стараясь каждого из них наставлять наравне. Этого Николас не любил. Совершенно очевидным для него был тот факт, что младший, Валериан, ныне достигший тринадцати лет, действительно подавал надежды и заслуживал большего внимания, чем его менее любимый ребенок – шестнадцатилетний Герман. Да, оба его чада принадлежали к полу, по его мнению, лучшему, но со старшим с ранних лет что-то было не так. Хотя и для таких, как считал Николас, в его деле могло найтись место. А потому – черноволосого, тощего и так сильно похожего на мать наследника он со счетов не сбрасывал.
Хлопоты матери-старухи над подросшими «птенцами» начинались с рассвета. Братья, как и положено, обучались всем основным дисциплинам, этикету, стрельбе и конным поездкам ежедневно. Однако участие Ангелины в жизни своих детей было столь вездесущим, что Бодрийяр к своим детям, без присутствия жены, подобраться практически не мог. Безусловно, он пробовал ставить запреты, закрывать дверь в кабинет на ключ и даже грубо наказывать Лину за непослушание. Но сыновья любили свою мать и в такие моменты к авторитету отца относились с сомнением.
Оставался лишь один способ – угостить супругу на ночь дозой бренди с щепоткой нового средства из собственной лавки, а после – выполнить задачу посложнее и встать со слугами. Одурманенная Ангелина, должно быть, проваляется в забытьи до обеда – тем лучше.
Тяжело поднявшись под стук трости колотильщика[3], Николас опустил свои старые, сморщенные ступни на ковер. Утренний холод пробирал его тело, прокладывая себе путь от затылка до поясницы. Но то, что собирался сделать Николас сегодня, наверняка приблизит
В переводе с англ. – прятки (здесь и далее прим, автора).
Бочкообразный или прямой бокал с толстым дном.
Колотильщик – «живой» будильник времен XIX века. Человек, помогавший рабочим, слугам и мелким служащим вставать вовремя. Передвигался по окрестностям и стучал в окна длинной тростью.