Голоса любви на путях войны. Наталья Александровна Веселова

      На тот момент с Победы прошел почти 71 год, с начала войны – 75. У меня захватило дух от такого рождественского подарка: через минуту я уже догадалась, что передо мной – настоящий роман в подлинных письмах военного времени. Их писали друг другу в течение всей Великой Отечественной войны и после нее бережно хранили до смерти мои родные дедушка и бабушка – Димитрий Владимирович Павлов (1910-1983) и его любимая жена – Тамара Сергеевна, урожденная Коршунова (1916-1997). Оказались там и письма, адресованные моему дедушке другими его родными – моей прабабушкой, а его мамой, Ольгой Павловной Павловой (урожденной Шокиной) (188?-1959) и двумя ее другими детьми, дедушкиными старшей сестрой и младшим братом: Марией Владимировной Карповой (урожденной Павловой) (1909-1981) и Романом Владимировичем Павловым (1912-197?). Было там и одно отчаянное письмо дедушки к своему тестю – отцу моей бабушки, Сергею Степановичу Коршунову (188?-195?).

      Когда уже дома, в Петербурге, я более или менее разобралась со своей ошеломительной находкой, то поняла, что эти уникальные документы великой эпохи уже не могут являться собственностью только моей семьи: теперь они – достояние Истории и русского народа, потому что редко, когда и кому удавалось сохранить так много писем за весь период войны, да еще таких, которые, вместе взятые, представляют собой целую сложную, трудную и красивую повесть о любви, благородстве, материнстве и отцовстве, горе, подвиге, тревоге, ожидании, преданности, гордости, торжестве…

      Нет, моего «по горячим следам» состряпанного эссе, содержащего лишь выдержки из некоторых писем, недостаточно, чтобы выразить всю ту многообразную гамму острых чувств, что пережили мои невыдуманные герои, по крови мне родные люди. Роман их жизни должен быть написан полностью.

      Для этого необходимо добавить в текст большую часть писем, а само «эссе» превратить в… в то, что получится. Отсюда неизбежны в книге и «два слоя», сливать которые в один я не стану умышленно: один, семилетней давности, отразил мои первые, самые непосредственные впечатления от находки и последующей жадной работы с письмами; второй – теперешний, плод долгих раздумий и терзаний, из удивительного и страшного времени, исполненного жестокой тревоги и тайной надежды, когда снова пылает юг России, и «…победа еще в руке Господней»1.

      Я знаю достаточно много читателей, которые откровенно недолюбливают художественную литературу, справедливо полагая, что все отраженные там драмы и страсти, вымышленные праздными витиями, не заслуживают настоящего сопереживания, потому что никогда не происходили в действительности, а значит, попросту являются благопристойным обманом, незаконно щекочущим чувства. Меня как беллетриста такое мнение всегда больно задевало, и случилось мне даже быть однажды оскорбленной, а именно, услышать из уст значимого человека, узнавшего, что я села за очередную книгу, такой вопрос: «Ну, и что это на сей раз будет? Что-нибудь настоящее или опять из пальца высосанное?». Но на сей раз любители абсолютной правды могут быть спокойны: в этой книге все настоящее. Все люди, действующие в ней, не так давно дышали воздухом нашей планеты, страдали, алкали счастья и писали письма. Вы увидите их лица, узнаете их историю, глянете на мир их глазами.

      И вот тут начинается самое странное. По мере погружения в переписку и параллельного изучения современных ей исторических событий, все больше и больше чувствуешь, какая непрямая и нестабильная субстанция – время. Смотришь на своих героев из будущего, закрытого для них непроницаемой, подчас пугающей завесой, а для тебя оно – давно минувшее, и, значит, известное… И вот, уже почти не различая прошлого и настоящего, все время хочешь то крикнуть: «Не беспокойся так, все обойдется!», то схватить за руку и удержать над пропастью, то просто пойти рядом с усталой молодой москвичкой по затемненной улице и на ухо рассказать ей о том, что ждет… Письма написаны так эмоционально и во всех смыслах чудесно, что очень легко проникаешься личностью каждого автора, буквально живешь за него, за него трепещешь, хотя и знаешь конец – и ситуационный, и земной… Написала это «чудесно» – и поняла: да, произошло чудо. Ведь письма достались не врачу, не физику-ядерщику – супругам, которые жили с ними (я не запуталась в местоимениях и глаголах, нет: письма тоже жили) в одной квартире 19 лет со дня смерти бабушки и ни разу не открыли чемодан, а если и открыли, – то просто захлопнули и задвинули обратно под кровать, – а писателю, который принял их из рук судьбы с изумленной благодарностью.

      Я не перестаю испытывать ее и сейчас, семь лет спустя, когда с высоким страхом приступаю к этому радостному труду.