Вечный порт с именем Юность. Владимир Казаков

      Эту трилогию написал мой дед – Казаков Владимир Борисович. Заслуженный лётчик испытатель, член Союза писателей СССР, автор 28 книг. Его уже нет с нами больше 10 лет. И все эти годы я и моя мама вспоминаем его добрым словом. Нам его очень не хватает.

      Теперь я тоже автор 12 книг написанных для детей и член Российского союза писателей. Пришло время собирать камни. Всему приходит свой срок, и важно, чтобы любое дело было сделано вовремя. Я попыталась заново отредактировать эту повесть, чтобы она ожила и по-прежнему была интересна современному читателю. Теперь я принимаю ответственность за написанное на себя.

      Книга 1. Планеры уходят в ночь

      Матери – Анастасии Николаевне

      Глава 1. Почти мальчишки

      Военное воскресенье

      В воскресный день Сенной базар похож на растревоженный улей: сунь палец – ужалят. Так думал Ефим Мессиожник, подходя к толкучке, в которой действительно сновали подозрительные типы, жирующие на бедах войны.

      – Чаво надо? Чо имешь? – заступил дорогу небритый парень и, лениво подождав, пока Мессиожник презрительно измерит его взглядом от сломанного козырька смятой военной фуражки до сапог-гармошек, исчез.

      – Кто угадает карту, получит за рупь три красненьких… Три по тридцать за рупь! Попытай счастья… – звенел детский голосок в правом ухе, а слева тихо, почти умоляюще: – Серебряная. От мужа осталась, упокой его, боже! – Повернулся Мессиожник, видит: согбенная старушка в драном сером полушалке крестится, а в сморщенной ладони ее круглый кусочек белого металла – царская медаль.

      – Зачем так, мать?

      – Не украла я. От мужа осталась. Ерой был… Хлебцем возмести или маслицем.

      В кармане у Мессиожника три солдатских пайки хлеба, взял, когда ехал на товарную станцию разгружать вагон с запчастями для самолетов. Думал, задержится – пожует. Не пришел вагон. На обратном пути остановил Ефим полуторку у Сенного базара, слез, пошел хлеб на табак для ребят сменять.

      – Нате, бабуся, – протянул он ржаной ломоть.

      – Мало, касатик, серебряная она, на зуб пробовала!

      – Я ж вам так даю, бесплатно.

      – Нет, и нет, и нет, я не нищая, тогда возьми, возьми, голубок, – сунула в руку ему медаль, и он еле успел удержать старушку, отдал последние два куска.

      Собрался уходить, а перед ним тот же парень в мятой военной фуражке подрагивает коленкой в широкой брючине, скрипит носком новенького сапога.

      – Положил я на тебя глаз, кореш. Если нужна будет медалька этой войны с документом, с утра к пивному ларьку жмись, засеку. Где вкалываешь-то? Фабричный? Ну, ну, не особенно-то буркалами блести…

      – Па-а-труль! – заголосила баба, обвешанная стираными солдатскими штанами.

      Вмиг поредела толпа, и будто рассек ее надвое истошный вопль. В «просеке» Мессиожник увидел курсантов из военно-планерной школы, где он работал по найму заведующим складом запасных частей. Знакомые ребята Владимир Донсков и Борис Романовский, в новенькой полевой форме, с красными повязками на рукавах, придерживая ремни карабинов у плеча, медленно двигались прямо на него…

      – Ты чего здесь потерял, Фима? – спросил Донсков.

      – Да вот… – посмотреть, – не сразу нашелся Мессиожник. – Хотел хлеб на табак разменять.

      – Не связывайся с охламонами. Мы уже двоих самогонщиков выловили. Куда сейчас?

      – Домой пойду, Володя.

      – Тебе хорошо, а нам здесь торчать до захода. Служба!.. Ну, пока, Ефим!

      – До завтра! – попрощался и Романовский.

      Курсанты сочувственно посмотрели вслед Мессиожнику, их сверстнику, которого никогда не возьмут в армию. Он уходил, чуть припадая на правую, Кроткийкую с рождения, ногу.

      …К вечеру с юга пополз туман, медленно растекаясь по берегам Волги. Блекли случайные огоньки затемненных улиц, нахохлились и полиняли домики в Глебучевом овраге под Соколовой горой. Город затягивался серым покрывалом, тонул в настороженной тишине.

      Быстро темнело. Владимир Донсков и Борис Романовский неторопливо поднимались в гору по узкой тропке, виляющей в зарослях бересклета и акаций.

      Донсков шел, нагнув голову, но ветки то и дело пытались сорвать натянутую до ушей пилотку, царапали руку, выставленную перед лицом.

      Романовский проходил кустарниковые туннели согнувшись.

      – Вов? Ты серьезно задумал насчет «мертвой петли»?

      – Заяц трепаться не любит.

      – А рассыплешься?

      – Мне же сегодня цыганка сказала, что умру на мягкой перине.

      Вспыхнул прожектор, белым глазом прошарил кусты, и над военным городком повис тревожный вой сирены.

      – Володя, прибавь газ! – Романовский легко толкнул товарища снятым