Миндаль цветет. Оливия Уэдсли
час. Тони уже оделся, а Матильда еще не приходила. Франческа лежала на диване и смотрела, как играют в камине изумрудные и красные огоньки. Эта комната в Гарстпойнте принадлежала исключительно ей. Все, что в ней находилось, было подарено ей в разное время Тони. Обстановка соответствовала и туалетной, и гостиной. На белых стенах висели портреты Тони, фотография с написанного Сарджентом портрета Франчески, виды их домов; стояло бюро, за которым Франческа писала письма, а в углу большой туалетный стол с пятистворчатым зеркалом.
Тони с трубкой в зубах весело болтал, нюхал духи и причесывал волосы щетками Франчески. Он втайне обожал этот туалетный стол, хотя и не признавался в этой слабости; он занимал его и приводил в восторг так же, как замечательная способность Франчески вести хозяйство. Он любовался тем, что она умела всегда сделать так, «как надо», вместе с тем никогда не показывая вида, что она что-то делает.
Голос Франчески долетел до него:
– Удачный день был сегодня?
– О да! Хорошо пробежались. Правда, из-за оттепели грязь по самую шею и мягко под ногой, но такой чудный, острый запах кругом!
– Как великолепно, дорогой!
– Да, – продолжал Тони, пытаясь отполировать ноготь, для чего потребовалась бы целая банка политуры. – Но почему ты к нам не заглянула?
Франческа рассмеялась; он повернулся и посмотрел на нее с удивлением:
– Что такое? Над чем ты смеешься?
Она сидела, окруженная целой кучей подушек, с волосами, заплетенными в косу, и казалась очень молодой и веселой.
Тони подошел к дивану и остановился подле него, смотря на нее с улыбкой:
– У тебя была какая-нибудь особенная причина?
Фай немного подвинулась и дала ему место подле себя.
– Сядь, я скажу тебе.
Он послушно сел.
– Ты, кажется, была в поле до самого чая, где-нибудь поблизости от нас, а я не знал. Наверное, какая-нибудь шутка в этом роде?
– Нет, у меня была более серьезная причина.
– Скажи скорее, родная.
– Тони, ты только что сказал, что мы возьмем с собой Ника в город.
– Да, и, как честный человек, я не отказываюсь от своих слов.
– Тони, а что, если мы останемся здесь?
– Как, пропустить сезон? Мне-то это все равно, но я не хочу, чтобы ты забросила все только потому, что я люблю деревню.
– Ну, конечно, выступай, как благородный муж в пьесе или романе. Скажи: «О нет, моя дорогая, этого не может быть!»
Она рассмеялась, но вдруг остановилась, и наступило молчание.
Потом она притянула его к себе и прижалась щекой к его щеке.
– Дорогой, слушай, ведь это правда; правда, после всего, после нашего отчаяния, вопреки тому, что сказали специалисты! Сэр Грэхем Дюк был здесь сегодня, и он так доволен. А ты – ты доволен?
Он отстранился немного от нее, а потом схватил ее на руки и держал ее так, прижав ее голову к своему плечу и смотря на нее при свете камина; она спрятала свое лицо у него на груди, и он сел, нашептывая ей нежные слова,