Картина. Олег Гурзуф
ав липкую духоту вечера. Картонные коробки, целлофановые пакеты, обертки от конфет и мороженого, пустые жестяные баночки из под пива и газировки, заполонившие пространство обезлюдевших рынков и остановок общественного транспорта, податливо следовали за его порывами. А порой, подхваченные воронкой миниатюрного смерча начинали кружиться в сумасшедшем хороводе. Людей, желающих просто прогуляться, подышать свежим воздухом было уже не найти. Все спешили скорее добраться до своих домов и квартир, чтобы там укрыться от непогоды.
Небольшое летнее кафе, расположившееся неподалеку от речного вокзала, быстро опустело. С реки потянуло холодом. Продавец – молодой человек не старше двадцати пяти, кругленький и румяный, как свежеиспеченный пирог, спешно уносил с открытого прилавка в небольшой ларек бутылки и баночки с напитками, бутерброды и пирожные. Он делал свою работу как то суетливо–поспешно, переваливаясь с боку на бок, отчего его действия выглядели несколько комичными.
Продавец время от времени бросал недовольный взгляд на одинокую женскую фигурку в светло – коричневых джинсах и легком бежевом свитере, вжавшуюся в холодную пластмассу стула за одним из столиков. Порывы ветра отбрасывали назад густые, вьющиеся рыжие локоны, обнажая бледное, красивое лицо, испачканное тонкими подтеками косметики. Нетрудно было догадаться, что девушка плакала. Продавцу было глубоко безразлично, что там происходит с этой припозднившейся посетительницей. Он предпочитал не лезть в чужие дела. Даже если бы ей пришло в голову броситься с набережной в мутновато – зеленые воды реки, он не стал бы препятствовать. "Не мешало бы ей поскорее убраться отсюда, – размышлял он, – от истеричных бабенок всегда только одни неприятности".
Девушка допила пиво, поставила пустую бутылку на столик, встала, взяла сумочку и медленно пошла прочь от набережной. Продавец облегченно вздохнул.
-–
Павел подошел к окну, с трудом открыл рассохшиеся от времени створки и почувствовал, как прохлада коснулась его тела. Ощущение было приятным. Достал из кармана рубашки пачку "Marlboro", привычным движением вытолкнул наружу сигарету. Закурил. Запах табака смешался с прохладным бальзамом улицы.
Через минуту на улицы города обрушился настоящий шквал дождя. За потоками воды, бесконечно меняющими свое направление, очертания дома напротив казались расплывчатыми и нечеткими, словно на неудавшейся фотографии. Разряды молний были настолько мощными, что следующие за ними сотрясения воздуха заставляли сигнализацию оставленных на улице автомобилей жалобно взывать о помощи. Стихия веселилась на всю катушку, но за крепкими стенами дома она виделась не такой уж грозной, а скорее даже немного романтичной.
Павел отошел от окна и с некоторой опаской присел на край кресла, обивка которого в некоторых местах истерлась настолько сильно, что ватные внутренности вот-вот готовы были вырваться наружу. Комната, где он находился, выглядела мрачновато и неуютно. Казалось, что на этом шестнадцатиметровом клочке жилой площади течение времени остановилось около сотни лет назад. И немногочисленная мебель, и картины на стенах, и еще несколько незначительных мелочей интерьера – все присутствующее здесь больше подходило к экспонатам краеведческого музея, чем к убранству современной квартиры. Неизвестно, были ли это подлинные образцы антиквариата или всего лишь добротная копия, сделанная умелыми руками – Павел не был специалистом в этом вопросе, но одно, что он не подвергал сомнению – это крайняя оригинальность его покойной тетушки в отношении выбора интерьера для своего однокомнатного жилища.
"Эх, Александра Карловна, Александра Карловна, видно права была матушка, упоминая о вас не иначе, как "моя взбалмошная сестрица", – подумал Павел, который знал свою покойную тетушку лишь по скудным рассказам матери, да по старым черно-белым фотографиям в семейном альбоме, на самой поздней из которых Александре Карловне не было еще и тридцати. Павел не мог не признать, что на всех фотографиях его тетушка выглядела гораздо эффектнее и интереснее чем его родительница – Маргарита Карловна, хотя из соображений тактичности матери он этого никогда не говорил. Что вообще он знал об этой женщине, душа которой полгода назад покинула ее подточенное болезнями и невзгодами семидесятидвухлетнее тело. Только то, что она приходилась его матери старшей родной сестрой, вела, опять же со слов матери, "непутевый" образ жизни. Из тех немногочисленных упоминаний об Александре Карловне, которые он слышал от своих родителей, он мог предположить, что здесь подразумевалась какая-то чрезмерная и разрушительная любовь его тетушки к творческим личностям мужского пола. Она исколесила всю страну, следуя в порыве по детски искренней восторженности то за фотокорреспондентом, прославлявшим героизм первопроходцев Казахских целинных земель, то за художником-авангардистом, поселившемся на одном из островов Курильской гряды с тщеславным намерением снискать славу Гогена, то за писателем-диссидентом, беспрестанно скитавшемся по самым неуютным и опасным уголкам нашей страны. Только когда ее жизнь подобралась к полувековой отметке, она решила, что больше не в силах быть свободной перелетной птицей. Нашла себе харизматичного старичка, который, разумеется, был личностью творческой – работал электриком