Стокгольмский синдром. Divergent
p>
Олеся была на редкость жизнерадостным и неунывающим ребенком, но временами на нее тоже могли нахлынуть грусть и тоска. Заметив это, мама тотчас же требовала от дочери полного отчета о ее душевном состоянии. И, если какие-то Олеськины детские страдания и переживания представлялись маме глупыми, то она попросту запрещала своей дочери страдать и переживать по этому поводу и приказывала радоваться.
– У тебя все хорошо! – с угрожающими нотками в голосе повторяла добрая мамочка, и с каждым произнесенным словом градус нажима все повышался. – Ты поняла меня?! У тебя все хорошо!!! А иначе ты – просто неблагодарная свинья, которая не способна ценить все то, что мамочка для тебя делает!!! У меня постоянно сердце из-за тебя болит, а ты еще чем-то недовольна?! У тебя все хорошо!!! Поняла меня?!
Быть неблагодарной свиньей Олеська не хотела. Наоборот, она искренне старалась быть хорошей послушной дочерью. Весь мир вращался для нее вокруг мамы, и она изо всех сил стремилась угодить ей, попросту не зная еще тогда о том, что вообще имеет право на какие-то свои мысли и чувства. Даже если они не нравятся маме.
Ведь все эти мысли и чувства принадлежат ей, – и только ей. И они вовсе не обязаны нравиться ее маме.
Но тогда она еще просто не знала об этом.
Разумеется, у Олеськи никогда не было ни друзей, ни подруг. Всех их мама изгоняла из жизни дочери с решительностью цербера, охраняющего бесценное сокровище. Единственным человеком, которого Олеся посмела полюбить в детстве, – помимо мамы, – была ее первая учительница. Мама восприняла это, как самое страшное предательство, и на протяжении нескольких лет изо всех сил старалась настроить дочь против этой женщины, по поводу и без повода стремясь дать ей понять, что она обратила свой взор на совершенно недостойного того человека. Как ни странно, Олеся прекрасно понимала мамину ревность и до смерти боялась ее жестоких слов, этих ее постоянных и совершенно беспочвенных нападок на дорогого ей человека, но при этом не сдавалась. Ее первая учительница была добрейшей женщиной в этом мире, и Олеся боготворила ее и готова была отстаивать даже перед мамой…
В принципе, ее мамуле уже тогда, в раннем детстве, следовало бы понять, что дочь готова ломать себя ей в угоду только до определенного предела. Но ради тех, кто был ей по-настоящему дорог, Олеся уже тогда готова была сражаться до конца. Ради близкого человека она могла не подчиниться маме и даже пойти ей наперекор, хотя даже сама еще не осознавала этого до конца.
Иногда мама чувствовала ту грань, за которую нельзя заходить. Но она не видела в этом ничего страшного для себя. Например, тогда она просто терпеливо дождалась, пока дочь окончит начальную школу, выйдет из-под сильного влияния своей первой учительницы, и опасная соперница постепенно исчезла из их жизни сама собой. Правда, мама еще долго не могла простить свою дочь и временами с удовольствием припоминала ей эту ее нелепую влюбленность в ту “совершенно глупую и непорядочную”, на ее взгляд, женщину. В чем именно проявлялись ее глупость и непорядочность, Олеся, правда, так никогда и не поняла. Но у нее уже была тогда совершенно другая жизнь, другой круг общения, другие учителя; у ее любимой учительницы, наоборот, появились новые ученики, и общение с ней как-то постепенно само собой сошло на нет.
К великой радости мамы…
Олесе было двенадцать лет, когда у нее появилась собака Дина. Она долго мечтала о ней и безумно любила… Дина оказалась сложной собакой. У нее был очень тяжелый упрямый характер, она плохо слушалась, убегала, грызла вещи, переворачивала все вверх дном… Но Олеся ее любила, потому что для нее это было единственное близкое существо.
В принципе, глядя правде в глаза, Олеська, тогда еще маленькая неопытная девочка, просто не справилась с сильной упрямой служебной собакой, не смогла ее выдрессировать, как следует. Помочь ей было некому, а о профессиональных кинологах тогда, тридцать лет назад, никто еще даже и не слышал… И, вместо того, чтобы как-то помочь дочери, – например, где-то через знакомых найти человека, который помог бы выдрессировать собаку, – через четыре года мама просто приняла решение ее усыпить…
Олеська ревела полгода. Она просто не могла прийти в себя. При одной только мысли о Дине слезы начинали течь ручьем, и их было не остановить. Маму это раздражало и бесило. Она не желала, чтобы ее дочь убивалась по какой-то там собаке. И она снова и снова спокойным менторским тоном разъясняла безутешной дочери, что у них не было другого выхода, что они вместе приняли это решение, и ей давно уже пора перестать страдать.
В любой ситуации всегда есть другой выход. Но это Олеся поняла только спустя много лет. А тогда она всего-навсего потеряла единственного друга и не знала, как ей вообще жить дальше…
Они убили совершенно здоровое молодое животное, которому еще бы жить да жить… И Олеся, наверное, до конца жизни не простит себе этого. Да, от нее тогда ничего не зависело, да, она никак не могла помешать своей маме сделать то, что та задумала, а потом еще и извратить все это так, словно это Олеся сама приняла такое решение. Да, если маме приходила в голову какая-то мысль, она перла напролом, как танк, и противостоять ей было невозможно,