Охотник на мафию. Михаил Васильевич Шелест
ложил четыре гвоздики.
– Извини, дружище, – сказал он. – Это тебе от нас двоих. Абдула прийти не смог. Лежит под капельницами. Очухается, мы с ним вместе придём. Прости, что меня не было с тобой.
Андрей заплакал.
– Прости, братишка!
* * *
Сознание возвращалось медленно. Сначала в сплошной тьме промелькнули вспышки северного сияния. Потом появились какие-то образы: человеческие лица, трава и муравей крупным планом, озеро, купающиеся люди. Парни, девушки, дети… Городские улицы, машины… В основном белые Тойоты. Мелькнули знакомые лица, но кто это, сознание сквозь сон не улавливало.
Потом снова резко потемнело и веки, дрогнув, приоткрылись. Перед глазами было лицо склонившейся над ним девушки. Её, чуть подведённые тушью, серые глаза с прищуром смотрели пристально и с интересом. Губы разошлись в улыбке.
– «Врач», – подумал полковник, поняв, что на женщине надета белая шапочка и халат. – «Значит я в госпитале. И это уже хорошо, что не в вонючей подворотне».
Он хорошо помнил, как бежал с автоматом в сторону выстрелов, а потом вдоль стеночки крался по подворотне в темноте, боясь нарваться на пулю, и нарвался. Кто-то хитрее него затаился в темноте, вероятно улёгшись в грязь, и выцелил его по силуэту на фоне звёздного неба. А он ползти по грязи не хотел. Не война же, в самом-то деле?! И дежурство только началось, ходи потом грязным, да и «комок» совсем новый, а новое пачкать сильно не хочется. К новому относишься бережно. Что к новой одежде, что к новой девушке. Полковник заметил вспышку одиночного выстрела и успел всадить в неё короткую очередь.
Пуля, принадлежащая ему, скользнула снизу вверх по бронежилету и… попала в горло.
– В горло? – удивился воспоминанию полковник.
Горло не болело совсем и, судя по всему, не было и забинтовано, а вот грудь при каждом вдохе-выдохе взрывалась болью в нескольких местах. Минимум в трёх.
– Гляди-ка, живой! – услышал он мужской удивлённый голос. – Удивительно. Очень редкий случай.
– За такую операцию нобелевскую премию давать надо, – сказала девица.
– За медицинские операции нобелевку не дают, – саркастически хмыкнув, сказал мужской голос. – Да и не за какие не дают.
Врач рассмеялся. По тону его голоса чувствовалось, что он был очень доволен, что пациент «скорее жив, чем мёртв».
Пациент, как не выворачивал глаза, говорящего не видел, а поднять голову от подушки не мог.
– А вот если описать случай в журнале, то почёт и уважение в медицинских кругах нам с тобой, Верочка, было бы гарантированно. Да-а-а… Но это не наш случай. Да и не нужно мне ничего… Главное, что он выжил! Но какое сердце! Ведь ни на секунду не остановилось. Я ковыряюсь в нём, пулю вынимаю, а оно дрожит, но бьётся. Бля-я-я!
Краешком сознания полковник понял, что этот голос ему был знаком, но имя… Имя человека – хозяина голоса, он вспомнить не мог.
– Почему вы, Андрей Юрьевич, говорите: «Мы»? – кокетливо проговорила девушка, продолжая заглядывать полковнику в зрачки. – Это всё вы.
– Нет-нет, Верочка, без вашего ассистирования я бы не справился.
– Да ну вас! Так и стоит перед глазами, как вы кусок кости ключичной доставали. Там же артерия… А крови сколько! А мусора и осколков! Бр-р-р! Он уже две недели лежит, а ни нагноений, ни сепсиса…
– Сплюньте, Верочка! Только не на пациента.
– Тьфу, тьфу, тьфу. Вы ювелир, Андрей Юрьевич.
– Если бы я был ювелиром, жил бы в Израиле, – хихикнул «Андрей Юрьевич».
– «Так», – подумал полковник, – «военврачей с таким именем-отчеством я не знаю. Или меня знают, а я нет? Так не бывает».
Полковник решил проверить горло. Не ранено ли? Руки поднять, чтобы потрогать, он не мог, как, впрочем, не мог и пошевелиться. Он чуть кашлянул, проверив связки. Нормально! «Кхек» получился сносный.
– Пить, – проговорил он, и его грудь снова вспыхнула болью.
Девушка отшатнулась и из-за её спины раздался смешок, а потом восторженный возглас:
– Ну, Абдула, ты даёшь! Кому рассказать – не поверят.
– А ты не рассказывай, – едва слышно прохрипел…
– «Абдула? Какой-такой «Абдула»? «Абдула» – это не я, – мелькнула мысль.
– Какой я тебе «Абдула»? Мой позывной «Сармат», если что, – сказал полковник и закашлялся, одновременно застонав от боли. От боли же он и потерял сознание.
– Странно, – сказал военврач, обращаясь к обернувшейся к нему Верочке. – Уж кому, как не мне, знать его позывной. – «Сармат», это позывной…
Андрей Юрьевич прервал себя, не окончив фразу.
– Это, Верочка, вам знать не следует.
Военврач стоял, глядя на своего друга, лежащего без сознания и почёсывал подбородок.
– Интересный случай, – пробормотал он.
* * *
Очнувшись в очередной раз, Сармат снова задумался. Получается какая-то хрень. Когда он увидел военврача,