Тео: зеркальный мальчик. Виталий Олегович Комиссаренко
одежды, белья и занавесок, постепенно забивающиеся пылью и превращающиеся в рухлядь. Книги, которые никто больше не прочитает. Игрушки, дети которых выросли. Посуда «на особый случай», который даже не наступил.
Иногда хлам заполняет целые дома, особенно когда оттуда уходят люди. Хламом становятся и нужные, и ненужные вещи, ветшают вместе со зданием и неотвратимо превращаются в молчаливое напоминание о прошлом.
В итоге же – в мусор.
В одной из таких комнат стояло большое зеркало, накрытое плотным покрывалом.
Старинное, ещё даже не из стекла, а из полированного металла.
Окно было закрыто, но покрывало как будто колыхнул порыв ветра. Плотная ткань медленно сползла вниз, подняв тучу пыли. Как ни удивительно, патина и грязь ещё не до конца закрыли полированную поверхность, которая блеснула от одинокого лучика света, пробившегося сквозь щель в запахнутых шторах.
Но если падение пыльной тряпки ещё как-то можно было объяснить, то пошедшую волнами гладкую металлическую поверхность – уже нет.
Впрочем, в комнате не было никого, кто мог бы удивиться происходящему.
Поверхность зеркала вспучилась бугром, в котором почти сразу стало возможно узнать очертания человеческого лица, а затем и двух ладоней с растопыренными пальцами. Так бывает, когда кто-нибудь прячется за занавеской, но прислоняется к ней с той стороны.
Наконец, поверхность зеркала будто прорвалась, и на пол, подняв ещё одну тучу пыли, вывалилась тощая мальчишеская фигурка. Зеркало за его спиной при этом приобрело прежний гладкий вид, правда, утратив последние блестящие кусочки.
Кожа мальчика была того же цвета, что и зеркало раньше: полированного серебра. Настолько гладкой, что отражала обстановку. Такими же были и волосы, и глаза. Одет пришелец из зеркала был в тунику без рукавов, словно сделанную из тончайшей фольги.
Впрочем, это подобие одежды почти сразу порвалось, стоило странному мальчику пошевелиться. Тот, правда, не обратил внимания, что от простейшей возни на полу его одежда превратилась в блестящие лохмотья.
– Тео, – произнёс мальчик тихим голосом. – Меня зовут Тео…
Он неуверенно поднялся на ноги и бросил взгляд на породившее его зеркало. Будто бы прощаясь со своим прежним миром. Память отказывалась служить: он помнил боль, холод и одиночество, а также тусклый огонёк, за которым Тео и пошёл прежде, чем оказаться здесь.
Теперь зеркало представляло собой просто тусклый кусок металла, в котором не было даже намёка на отражение. Как будто весь оставшийся блеск потратился на появление мальчика.
Тот обхватил голые плечи руками: в комнате было довольно прохладно. Но почти сразу тонкие губы тронула едва заметная улыбка, когда мальчик увидел стопку какой-то рухляди.
Вскоре он стоял посреди комнаты полностью одетый в привычную для нового мира одежду. По крайней мере, хотелось так думать. Каким-то внутренним чутьём Тео знал, для чего нужны те или иные вещи, которые выглядели непривычно, но их функционал угадывался без труда.
После этого мальчик ещё походил по комнате, перебирая всевозможный хлам и тревожа унылый покой этого места в попытках вспомнить хоть что-то о своём прошлом.
Но тщетно. Кроме имени и некоторых знаний о вещах и бытовых мелочах вспомнить удавалось только какие-то смутные образы и чувства. Не сказать, чтобы приятные.
Тогда Тео вышел на улицу.
Открыв дверь, он оказался в заросшем дворе старого дома с заколоченными окнами.
Когда-то этот дом был окружён садом и дорожками, а от улицы отгораживался решётчатым забором с острыми пиками.
Наверное, тут росли цветы или, может быть, фрукты.
Теперь же осенний ветер раскачивал голые ветви деревьев, а на клумбах и газонах был только пожухлый бурьян. Бурые остатки опавших листьев покрывали дорожки, а садовые скульптуры заросли грязью.
Сам же дом смотрел на улицу ещё целыми, но зачастую заколоченными окнами. Осыпавшаяся местами штукатурка, трещины в фасаде, покосившееся крыльцо свидетельствовали о том, что дом знавал гораздо лучшие времена…
Тео поёжился: промозглый осенний ветер с лёгкостью преодолел препятствие в виде рубашки и лёгкой курточки. Единственное, что более-менее выдержало этот натиск, был тёплый шерстяной шарф. Когда-то яркий, но теперь изрядно выцветший и траченый молью.
Живот серебряного мальчика издал вполне обычное урчание. Пока – лишь вопросительное, но вскоре это тянущее чувство в животе грозило превратиться в невыносимое.
Если только в ближайшее время не поесть.
Для жизни нужно питаться и спать, это мальчик из зеркала хорошо знал. Правда, не поручился бы сказать, откуда.
Тео прошёл по дорожке, шелуша мёртвыми листьями, и вышел на улицу.
По мощёным тротуарам спешили редкие прохожие, а по мостовой прогрохотала запряжённая белой лошадью повозка. Все прохожие кутались в длинные плащи и отгораживались от изредка моросящего дождя большими зонтами.
Спустя