Где-то в тылу. Надежда Тэффи

      Прежде чем начать военные действия, мальчишки загнали толстую Бубу в переднюю и заперли за ней дверь на ключ.

      Буба ревела с визгом. Поревет и прислушается – дошел ли ее рев до мамы. Но мама сидела у себя тихо и на Бубин рев не отзывалась.

      Прошла через переднюю бонна и сказала с укором:

      – Ай, как стыдно! Такая большая девочка, а плачет.

      – Отстань, пожалуйста, – сердито оборвала ее Буба. – Я не тебе плачу, а маме плачу.

      Как говорится – капля камень продолбит. В конце концов мама показалась в дверях передней.

      – Что случилось? – спросила она и заморгала глазами. – От твоего визга опять у меня мигрень начнется. Чего ты плачешь?

      – Ма-альчики не хотят со мной играть. Бу-у-у! – Мама дернула дверь за ручку.

      – Заперта? Сейчас же открыть! Как вы смеете запираться? Слышите?

      Дверь открылась.

      Два мрачных типа, восьми и пяти лет, оба курносые, оба хохлатые, молча сопели носами.

      – Отчего вы не хотите с Бубой играть? Как вам не стыдно обижать сестру?

      – У нас война, – сказал старший тип. – Женщин на войну не пускают.

      – Не пускают, – басом повторил младший.

      – Ну что за пустяки, – урезонивала мама, – играйте, будто она генерал. Ведь это не настоящая война, это – игра, область фантазии. Боже мой, как вы мне надоели!

      Старший тип посмотрел на Бубу исподлобья.

      – Какой же она генерал? Она в юбке и все время ревет.

      – А шотландцы ведь ходят же в юбках?

      – Так они не ревут.

      – А ты почем знаешь? – Старший тип растерялся.

      – Иди лучше рыбий жир принимать, – позвала мама. – Слышишь, Котька! А то опять увильнешь.

      Котька замотал головой.

      – Ни-ни за что! Я за прежнюю цену не согласен. – Котька не любил рыбьего жира. За каждый прием ему полагалось по десять сантимов. Котька был жадный, у него была копилка, он часто тряс ее и слушал, как брякают его капиталы. Он и не подозревал, что его старший брат, гордый лицеист, давно приспособился выковыривать через щелку копилки маминой пилочкой для ногтей кое-какую поживу. Но работа эта была опасная и трудная, кропотливая, и не часто можно было подрабатывать таким путем на незаконную сюсетку.

      Котька этого жульничества не подозревал. Он на это способен не был. Он просто был честный коммерсант, своего не упускал и вел с мамой открытую торговлю. За ложку рыбьего жира брал по десять сантимов. За то, чтобы позволить вымыть себе уши, требовал пять сантимов, вычистить ногти – десять, из расчета по сантиму за палец; выкупаться с мылом – драл нечеловеческую цену: двадцать сантимов, причем оставлял за собой право визжать, когда ему мылили голову и пена попадала в глаза. За последнее время его коммерческий гений так развился, что он требовал еще десять сантимов за то, что он вылезет из ванны, а не то так и будет сидеть и стынуть, ослабеет, простудится и умрет.