Рейд. Оазисы. Книга 4. Камень. Борис Конофальский
ерь обратил внимание на то, как много женщин у северян занимают разные руководящие или важные посты. Вот и теперь из четырёх человек, приехавших по его душу с севера, было две женщины. Обе высокие, худощавые, с поджарыми задами и сильными ногами. Груди маленькие, лица вполне миловидные. Не самые яркие красавицы, но рост, сила, определённая грация и хороший вкус были визитной карточкой северянок.
Их возраст точно определить нет никакой возможности. Этих женщин можно было описать одним дурацким словом – «порода». Так в Соликамске говорили друг о друге местные дамы, относившие себя к высшему обществу. Горохов читал книги и знал смысл подобных словечек, но терпеть их не мог. Не любил он эти выражения, наверное потому, что он-то как раз выходил из людишек самых низкопородных, из тех самых людей, которых местные женщины либо с неприязнью, либо с насторожённостью называли степняками. И которых, конечно, никто не путал с казаками, так как хоть и нехотя, но городские готовы были признавать казачью знать почти как равных. Это, наверное, потому, что казаки представляли большую военную силу, мощь, которую толком никто не мог определить, взвесить. Даже сами казаки. А ещё эти воинственные кочевники держали в руках значительную часть прибрежной торговли на реке. То есть были и богатыми, и опасными… Пусть даже и дикарями. И некоторые городские не гнушались приглашать атаманов с семьями иной раз погостить в городе. В общем, эти худые и въедливые бабы с севера совсем не походили ни на городских красоток из высшего общества, изнуряющих себя в спортивных залах и бассейнах и совершенствующих свои фигуры у местных хирургов, ни на степных женщин, измученных бесконечным тяжким трудом. Ну уж а на казачек они походили ещё меньше. Северянок никто и никогда с другими женщинами не путал. И с недавних пор уполномоченный знал, почему.
Биоты. Чёртовы биоты.
– Андрей Николаевич, вы могли бы не курить? – спокойно спросила одна из этих баб, та, что сидела слева, на самом краю. Брюнетка со светло-серыми глазами. Фамилия её была Самойлова, а имя он прослушал. До сих пор она ничего не говорила, не выпускала карандаш из руки, что-то всё время отмечала в своих бумагах, и это был первый её вопрос.
– Мог бы, – сухо ответил уполномоченный, но даже и не подумал потушить подожжённую сигарету в пепельнице перед собой; напротив, он сделал очередную затяжку и выпустил струю дыма в потолок. И, как назло, у него запершило в горле, и не удивительно, шёл уже четвёртый час их общения, и, кажется, это была его шестая или седьмая сигарета.
Ему пришлось немного откашляться. А Самойлова, словно обрадовавшись этому, заявила:
– Курение ослабляет здоровье, и чем больше возраст курящего, тем заметнее последствия этой дурной привычки.
– Неужели? – притворно удивился уполномоченный.
– Да, – убеждала его женщина. Она не почувствовала сарказма в его вопросе и продолжала: – Это медицинский факт.
– А у меня есть другие, не совсем медицинские факты, – делая очередную затяжку, произнёс Андрей Николаевич. И так как Самойлова ждала его пояснений, продолжил: – Двое из трёх уполномоченных из степи не возвращаются. Так что болезни, связанные с курением, могут мне угрожать только с вероятностью не более тридцати трёх процентов. И с вашего позволения…, – он всё-таки не потушил окурок и продолжил крутить его в пальцах.
На это его заявление брюнетка с почти белой радужкой понимающе кивнула: а, ну понятно, что ты за фрукт. И сделала у себя в бумагах очередную заметку.
Бушмелёв, сидевший у стены и наблюдавший за «консультациями», только закряхтел и заёрзал; он всем своим видом показывал – только вслух не говорил – своему подчинённому: «Андрей, ну какого хрена ты их бесишь?». Сидевший рядом с ним комиссар по кадрам Вавилов, так тот уже час как глаз не поднимал, разглядывал что-то на полу с отсутствующим видом. Судя по всему, он уже давно сделал для себя все выводы. Как, впрочем, и сам старший уполномоченный Горохов. После того как он появился на службе, ему пришлось написать уже три подробных рапорта, описывающих его экспедицию на юг. Три! Потом была ещё одна внутренняя комиссия, потом приезжали северяне в первый раз и пункт за пунктом разбирали все три его рапорта. И им ещё тогда не понравилось, что всю вину за гибель экспедиции уполномоченный возлагал на сумасшедшую бабу, которая ей руководила.
«А что же, по-вашему, я должен был написать, что это я завёл их в засаду? Их завёл, а сам вышел невредимым?». Уже в тот раз только по поведению северян он понял, что обещанной визы на север ему не видать. Никогда. Ни при каких условиях. В общем, у него больше не было необходимости лебезить перед теми четырьмя людьми, что сейчас сидели напротив него за длинным столом. Вот он и не лебезил. И тут заговорил один из двух мужчин, что был в комиссии. Фамилия его была Сушинский. Честно говоря, этот тип вообще не был похож на северянина. Во-первых, он был пухлый. Не жирный, но и отнюдь не худощавый спортсмен, как подавляющее большинство чиновников с севера. Дурацкий пегий «ёжик» на голове и нехарактерные для северянина очки с затемнёнными стёклами. Он взял одну из своих бумаг и, заглянув в неё для верности, произнёс:
– Рядовой Рогов показывает, что вы несколько раз за время путешествия с ним оставляли его