00. Запиши телефон. Книга стихов. Александр В. Воронин

      Я думал, не пойму вовек природу,

      но раннею весной, не помню дату,

      увидел, как несёт в себе свободу

      ручей по галечному перекату.

      Я впитывал картину с восхищеньем:

      живые краски, замысел и звуки.

      Чтоб сопричастным быть, играл с теченьем,

      пока совсем не онемели руки.

      Всё спаяно гармонией и свято:

      весна, слепящий диск на небосклоне,

      вода на круглых зубьях переката

      и я, дыханьем греющий ладони.

                                                 1994

      Заблестела трава росою,

      запрохладел утренний воздух,

      и луна над речной косою

      в свою косу вплетает звёзды.

      Сосны высятся великанами,

      в их кольчугах играют блики —

      неизменно они веками

      здесь стояли ратью великой.

      Растворяюсь в сиянии утра,

      лёгкой тенью скольжу меж сосен

      и себя ощущаю мудрым,

      заслужившим последнюю осень.

      К облакам взмывая, снижаюсь,

      чтоб озёрной воды напиться.

      В каждом озере отражаюсь

      странною, но не страшной птицей.

                                                1985

      Берёза, а рядом ольха,

      отмытые ливнем до блеска

      от пыли и праха. Тиха

      над ними глубокая синь.

      И это приятно для глаз —

      в них жизнь обозначена веско,

      но мне не хватает сейчас

      тревожной печали осин.

      Я чувствую мир и живу,

      наверно, на противоходе,

      поскольку, смотря в синеву,

      я грежу обычно о том,

      чего не случится со мной,

      чего не бывает в природе,

      а синь шелестит тишиной,

      запнувшись на слове пустом.

      Смыкаются все времена,

      смыкаются с памятью грёзы,

      с блаженством – слепая вина,

      и всё – в этот миг и во мне.

      И вот уж не тот окоём,

      и нету ольхи и березы.

      Запнувшись на слове своём,

      теряюсь и я в тишине.

                                      1996

      Люблю я море в разную погоду.

      И в шторм, когда огромные валы

      взбешённых волн несут седую воду

      в объятия какой-нибудь скалы.

      И в штиль с его безмолвием глубоким,

      когда не то что волн, и ряби нет,

      а солнце притворяется жестоким

      и чертит на воде слепящий след.

      Но более всего люблю обычным —

      с едва заметной ласковой волной,

      когда шуршаньем галечным о личном,

      о чём-то личном говорит со мной.

                                                        1995

      Солнце почти не заходит. Ночи

      белыми названы верно. Я

      в свете их вижу, как время точит

      сладкую внутренность бытия.

      Белые ночи – среда, в которой

      не успевают рождаться сны,

      так и дрейфуя по миру спорами, —

      вроде бы есть, но нам не видны.

      Белые ночи меня изводят,

      развоплотив рассвет и закат,

      белые ночи в каком-то роде

      шизофренический видеоряд.

      Кто-то за левым плечом бормочет:

      «Ляг. Успокойся. Покайся. Усни.

      Скоро закончатся белые ночи.

      Скоро начнутся черные дни».

                                               1994

      На покрывале осени ранней

      мы разложили нехитрую снедь,

      чтобы стакана двенадцать граней

      поочередно руками согреть.

      Выпили молча, забыв про закуску,

      вдруг ощутив себя с миром в ладу,

      ибо нам осень к покою в нагрузку

      чуть