Кодекс пацана. Назад в СССР. Алексей Калинин
арунге, унгазун гарунге!
Мотив знакомой песни вырвал меня из тяжелого сна. Из того сна, где я, пятидесятидвухлетний мужчина в самом расцвете сил, упал на землю от подлого удара по голове…
– Унгазун гарунге, унгазун гарунге! – песня продолжала заливаться в моё подсознание.
Я шевельнулся, ощутил на себе легкое одеяло, под головой большую подушку. Лежу в тепле и неге, и прямо до крайности не хочется просыпаться. Хочется ещё чуточку поваляться, может быть увидеть другой сон, порадостнее первого.
– Замбеле гарунге, унгазун гарунге!
– Сашка! Вижу, што не спишь! Ты это… вставай, умывайся. Там чайник только закипел, позавтракай. После «Рабыни Изауры» пойдем на эту, как её, на фазенду! – раздался насмешливый голос мамы.
Мамы? Да ну нет, это сон. Это новый сон.
Или не новый?
Ведь прошлый ещё был так ярок, так свеж. Прошлый сон, где я шел по улице вечернею порой, заступился за парня с девчонкой и получил удар по затылку. И прежде, чем раздался музыкальный перезвон вечно страдающей рабыни Изауры, я слышал крик: «Да он походу того, зажмурился? Чо за трэш, бро? Валим, валим!»
И потом я в тепле и неге… Я чуточку приоткрыл глаз и постарался оглядеться из-под ресниц. Постарался выглядеть спящим.
Ага, маму хрен обманешь!
– Я вижу, как твои глаза дергаются! Вставай давай, а не то сейчас ковшик на бошку вылью! – раздался недовольный мамин голос.
И ведь выльет! Придется потом и подушку, и одеяло с матрацем на улицу тащить – сушиться.
– Всё-всё, встаю, – пробормотал я и откинул одеяло, опуская ноги на выцветший и наполовину вытертый ковер.
По черно-белому телевизору «Рекорд» шла очередная серия страданий молодой рабыни, чья судьба заставляла приникать миллионы советских граждан к экранам своих телевизоров, а потом на полном серьезе обсуждать все перипетии жизни Изауры, Леонсио, Тобиаса и остальных. Рядом с телевизором гудел пожелтевший от времени трансформатор. На полированной верхушке аппарата чернела коробочка усилителя ТВ-сигнала «Брянск», но даже с ней по экрану пробегали помехи.
Хм, а ведь во сне у меня был нормальный такой пятидесятипятидюймовый телевизор «Хаер». А тут «Рекорд»… Черно-белый и суровый, с кусочком отломанного переключателя внизу – привет «лентяйкам ДУ».
Я взглянул на свои худые ноги, выглядывающие из трусов-семейников, на майку-алкоголичку, в которой в двух местах были дырки. Взглянул, потер лицо руками, не ощутил привычной утренней щетины и меня пронзила мысль – это вовсе никакой не сон!
И всё было! Было взросление, были девяностые, двухтысячные, всё было, а сейчас…
Я вернулся в прошлое? Где я?
Сейчас я снова находился в нашей старой однокомнатной квартире, где стояли родительский диван и моя кровать у печки. Где накрытый покрывалом стол притулился возле окна, а за ним белел шкаф-пенал. Где телевизор красовался на большом комоде, чьи ящики нужно было выдвигать дерганьем, а задвигать с хеканьем. Где родительский диван подпирал громоздкий коричневый трехдверный шкаф с облупившимся лаковым покрытием на дверях. Где белый бок печки был третьей спинкой моей кровати… Где заканчивал обстановку комнаты буфет с зеркалом внутри и обязательным чайным сервизом, ни разу не вынимавшимся для гостей, а стоявшим только для красоты.
В этом буфете помимо зеркала за стеклянными дверцами было ещё одно – справа. В нем я и отражался, молодой, вихрастый, с почти сошедшим синяком под левым глазом. В трех шагах, на сложенном диване сидела мама. Молодая, не больше тридцати семи, с чашкой чая в одной руке и бабушкиным пирогом с черникой в другой. Ситцевый халат в горошек перешел из разряда фабричной формы в разряд одежды домашнего донашивания.
– Ну, чего смотришь? Там ещё пироги есть. Вот если бы ты в лес ходил, а не на б..дки-гулянки, то и пирогов было бы больше, – мама по-своему оценила мой взгляд.
– Да ну, чего ты? – проговорил я осторожно. – Какие гулянки?
– А после которых приводы появляются. Как только в ментовку-то не угодили. Участковый и так шакалом смотрит, всё на тебя хмурится. Иди, умывайся и завтракай. Сорняки-то сами себя не соберут.
Чтобы не вызывать подозрения своей шокированной рожей, я поднялся, заправил кровать и поплелся на кухню. Знакомая кухня, знакомая печка, знакомый вытертый линолеум и два ведра воды возле газовой плиты. Газ поступал от газового баллона, стоящего на улице. Его ещё нужно было менять по мере опустошения у приезжающего раз в неделю дяди Феди.
И не дай Бог опоздаешь или забудешь… Тогда только электроплитка придет на спасение. А к ней и обязательный «жучок» на электросчетчик, а то мотает эта плитка как не в себя…
Я налил в треснутую кружку заварку из чайника, добавил кипятка, уставился на блюдо с пирогами, накрытое вафельным полотенцем, и задумался. Пока думал, нацепил трико с вытянутыми коленями и натянул носки. Трико домашнее, в нем можно и дома пофорсить и на огород прогуляться…
Блин, а ведь было это уже так давно… Около тридцати лет назад! И вот я также просыпался,