Рассеивая сумрак. Бессонная война. Сэм Альфсен
ли духовые, жалобно завывал многоголосый хор.
Амфитеатр ломился. Зрители хлопали в ладоши и гремели бубнами. Выстроившаяся по краям сцены стража била копьями в щиты. Сотни звуков сливались в какофонию, от которой дрожали барабанные перепонки.
Несколько танцовщиц в длинных туниках, расшитых золотом, плясали на сцене. Сходились и расходились, то встречаясь, то вновь расставаясь под воодушевлённые крики толпы.
Однако стоило глубокому и одновременно высокому звуку пильки[1] сорваться со струн, как на сцену выступил юноша. Толпа притихла, завороженно воззрившись на него.
Одетый в одну лишь белоснежную накидку, перекинутую через шею и соединённую фибулой на плече, он остановился в центре, склонив голову. Танцовщицы закружили вокруг, завели хоровод, в такт безумной музыке поднимая руки к ночному небу и плавно опуская их вдоль тел. Их головы грациозно тянулись к центру, они шаг за шагом сужали круг, пока не заиграли флейты.
Факелы мерцали на сцене, освещённой огнями и светом звёзд. Невыносимо сладко благоухали раскинувшиеся вокруг амфитеатра кусты жасмина. Пьянящий запах молодого вина сплетался с ароматом цветов.
Юноша, чьи плечи были надёжно укрыты длинными белоснежными волосами, начал танцевать. В сравнении с нежными взмахами женских рук его движения были грубы, но точны: они напоминали сражение с невидимым зверем. Необыкновенно быстро и ловко он переставлял ноги, его босые стопы скользили по сцене в узком кругу танцовщиц; грациозно склоняясь к земле, он, как змея, замелькал под бесконечно поднимающимися и опадающими руками, которые теперь стали подобны прутьям темницы. Как вода через пальцы, он ускользал, танцуя меж них, пока не выбрался к краю сцены.
Раздалась барабанная дробь. Двигаясь всем телом, плечами и бёдрами, стоя спиной к зрителям, он наклонялся назад до тех пор, пока зрители не разглядели его лицо и выгнутое тело. И только тогда они заметили белую маску на его лице с эмблемой дневной звезды, вышитой золотом.
Его руки сплетались над грудью, изгибаясь в воздухе. Танцовщицы разошлись по краям сцены, а затем из-за занавеса вышел ещё один мужчина. Его волосы были черны, как и его накидка, а на тёмной маске поблёскивал полумесяц ночной звезды. Однако он не танцевал – под радостные крики и вопли зрителей он обнажил меч, направив его на танцора.
Юноша в белом выпрямился, уловив усилившийся бой барабанов. Разворотом он склонился к краю сцены, пальцами ноги подбросив лежавший там меч в воздух. Поднявшись, он поймал его, чтобы начать бой.
Сражение Дня и Ночи – бой первых духов. Разыгрываемая религиозная сцена была до того реалистичной, что на трибунах кто-то то и дело ахал и вскрикивал от восторга. Меч ночного танцора не плавно опускался, а рубил, намереваясь пронзить соперника. Однако дневной танцор продолжал выплясывать вокруг своего врага, парируя все его удары выпадами, а затем медленно и плавно уходил вбок, заставляя его крутиться на месте. Противник рассвирепел и бросился на юношу в белом, но тот снова уклонился. Под хохот толпы ночной танцор чуть не врезался лбом в одну из колонн сцены.
Темп музыки ускорился, танцовщицы вновь сплелись в завораживающем танце у занавеса. Когда ночной танцор вновь бросился на противника, взметнув свой меч, его горло перерезали. Алая кровь брызнула на сцену, испачкав пол и белоснежные одеяния дневного танцора. Герой же, олицетворявший Ночь, упал замертво на глазах у нескольких тысяч зрителей.
Толпа заревела. Вскакивая с мест, каждый кричал и воздавал хвалу и молитву герою, игравшему День. Однако сам танцор, наблюдая за расползавшейся на сцене лужей крови, выругался на чужом языке, швырнул свой окровавленный меч наземь, а затем быстрым шагом покинул сцену.
Редчайшие цветы – лилии, астры, гвоздики, нарциссы и гиацинты – полетели на сцену, в спину удалявшемуся танцору. Музыканты на секунду прервались, но затем продолжили играть с бо́льшим энтузиазом. А что им оставалось, если танцор покинул сцену?
На секунду растерялись и танцовщицы, но затем змейками закружили по сцене, перепрыгивая через растянувшийся на сцене труп и лужу крови.
Праздник продолжался. Но не для всех.
За занавесом была небольшая площадка. Там танцор сбросил маску дневной звезды, а затем направился к одному из ходов, уходящему с закулисья под землю. Через несколько минут он услышал поспешные шаги за спиной. Ещё один юноша бежал за ним и звал:
– Господин! Господин! Молодой господин!
Танцор развернулся. Нахмурившись, он молча уставился на подоспевшего мальчишку.
– Молодой господин… – в который раз обратился он, а затем, сглотнув, продолжил: – Как вы?
– А как я должен себя чувствовать? – взметнув бровь, очень медленно проговорил танцор, чувствуя, как заплетается язык. Понимая, что теряет контроль над собой, он поспешно развернулся и направился дальше, прочь от амфитеатра, всё глубже погружаясь под землю.
– Вам… подать трубку? – неуверенно пробормотал юноша, стараясь не отставать от своего господина. Он на ходу сунул руку в суму, надеясь выудить из неё всё необходимое.
– Да.
Прежде
Пилька – музыкальный народный инструмент в Скидане. Звукоизвлечение происходит благодаря туго натянутым на колышки четырем струнам. В основании грифа имеется шар диаметром десять-пятнадцать сантиметров, на котором расположены десять отверстий. Менять характер звучания можно затыкая данные отверстия пальцами. Часто используются затычки, чтобы на протяжении всей песни большее количество отверстий было закрыто.