28 дней. Алексей Забугорный
за фанерной стенкой сосед, тоже разбуженный этим кощунственным призывом.
«Издевательство: живого человека, к шести утра, на работу, да это… Да за это… На фиг, на фиг…» Прижимаюсь лицом к подушке и сознание тонет в темных, теплых водах сладкого забытья.
…Я стою посреди цветущего луга. Горячее солнце, будто вплавленное в янтарь, застыло в зените, венчая купол глубокого ультрамаринового неба. Воздух, неподвижный и будто бы густой, напоен пряным ароматом трав, дыханием лета, томной негой июльского полдня. Шмель, покрытый золотистой пыльцой, лениво перелетает с цветка на цветок. Юркая ящерица проворно взобралась на камень и замерла, подставив солнцу пестрые бока.
Через луг, босиком по желтой песчаной тропинке шагает карапуз лет четырех, ярко-рыжий, веснушчатый, с ведерком и сачком для ловли бабочек.
Там, куда он идет, за этим лугом, – там очень хорошо, там льется нежный, ласковый свет и – счастье – как вечность…
«Д-з-з-з-з… Время – просыпаться. Четыре – тридцать – пять… Д-з-з-з-з…»
…Я в темной, холодной комнате. Тумбочка у кровати. Фанерный потолок. Полоска света под дверью.
Отключаю будильник.
Не буду просыпаться. Делайте со мной, что хотите, но я не встану. Не нужно мне ни душа, ни завтраков ваших суррогатных; скажите только, что Завод взорвался, что море вышло из берегов и поглотило его. Что можно еще хоть немного поспать…
Лежу. Волны сна мягко покачивают, а где-то в мозгу уже проснулся Сотрудник и ухмыляется корпоративно: «Вставай, бедолага. Пора. Завод сам себя, знаешь ли, не построит».
– Ну и пусть, – говорю ему, – пусть не построит. Плевать. Уеду домой, буду вечерами сидеть на лавочке… с пивом.... Чтобы клены, фонарь и тень от листьев на асфальте.
Все же, страдая, выбрался из-под одеяла, уселся на край кровати и сгорбился, прикрыв глаза.
Вот так – каждое утро, день за днем, и с каждым разом – все меньше, и ближе, и тревожно от смутного чувства вины перед кем-то, за что-то упущенное, не сделанное, невозвратное…
А сколько-ж я спал-то? Часа четыре с половиной, наверное. Ведь договаривались вчера: по пиву – и все, и по домам…
Мысли спутались, в голове – гул, во рту – мерзкий привкус от выкуренных сигарет.
На столе сгрудились бутылки из-под «Балтики». Беру одну и кидаю в мусорное ведро. От удара ведро опрокинулось, бутылка вывалилась и закатилась под стол. Ногой отправляю ведро следом за бутылкой, достаю из шкафа зубную щетку, пасту и выползаю из комнаты.
Коридор уже наполнялся восставшими ото сна сотрудниками. Прошла, стыдливо потупившись, юная дева в шелковом халатике с вырезом. Прошаркал заросший щетиной усатый мужик с опухшим лицом. Где-то, за одной из дверей, бубнит телевизор.
Новый день восставал из пепла в тысячный раз.
В душевой над раковиной стоит человек в синей футболке. В его темных восточных глазах – глубокая скорбь, в руке – бритва. Заметив меня он вздохнул обреченно, и провел бритвой по горлу, снимая щетину. Человек этот – Руслан, мой друг, соработник и иногда – психотерапевт: один из немногих, благодаря кому я не сбрендил здесь окончательно.
– Нуте-с, коллега… – сказал я, открывая тюбик с пастой. – Что скажете?
– А ничего… Даже странно.
– Алкаш вы, батенька. А я – болею…
– Что-то вы, друже, совсем расклеились. А еще – спортсмен…
Глянул в зеркало: взгляд мутный, лицо помятое, мешки под глазами, спутанные патлы на плечах. Не брился неделю. Бороду, что ли, отрастить… Борода, говорят, мужественности придает.
– Совсем вы себя не жалеете, Витенька, – выговаривал я своему отражению, орудуя щеткой. – Распустились. Все пьете. А раньше-то…
На миг вспомнилось: острый, как нож, скальный гребень, покрытый снегом и льдом, над морем сияющих под солнцем облаков. Звон забиваемых крючьев разносится в разряженном воздухе…
– Не для меня это место, – оправдывалось отражение. – Все силы высосало, как упырь…
Я обернулся к Руслану: "Друг мой, почему нельзя, чтобы было хорошо без того, чтобы потом было плохо?
– За все надо платить, однако, – резонно ответил он. – Но за хорошее – больше..
Руслан собрал бритвенные принадлежности в пластиковую сумочку и направился к выходу. В дверях обернулся: «Володя, сменщик, звонил. На той неделе он заедет».
– А ты, значит, домой?
– Ага. Хотя… домой вообще не хочется. – Руслан с тоской огляделся: «и здесь – не хочется…»
***
Вернувшись в комнату, долго искал чистые носки и пропуск. В конце концов, пропуск нашел под кроватью, носки же надел грязные; чистые закончились.
Кое-как собрался, сальные волосы не стал собирать в хвост и пополз на остановку, шаркая стоптанными рабочими ботинками по мокрому асфальту. По пути купил в продуктовом ларьке упаковку китайской лапши: завтрак.
Одно и то же, одно и то же изо дня в день.
Сейчас