Верх. Ольга Блинова
Наверное, это было в последней кварте минувшего века. Двух персонажей уже нет: один ушёл до срока, другая исчезла неведомо куда. Осталась Подруга, передавшая мне: их стихи, его письма, её дневники – и те, что писала сперва Ленка синхронно и смятённо, и те, что повзрослевшая Елена. Обрывочные рассказы Подруги уже так совпадали сутью и слогом, что разобраться, где чей монолог, вряд ли удалось мне и у читателя может не выйти.
– Диаспора, – говорила Подруга, – но это же понятно, так Ленка называла наше сообщество, не имеющее аналогов. Это мы, кто бывал там, в тайге, и соприкоснулся с Неведомым.
– Курятник? – говорила она. А тут что неясно? Это малая часть нашей Диаспоры, которой никак не коснулось Неведомое.
– Неведомое? Но это вообще никто так и не смог объяснить!
Глава 1
Встреча
Девчонка ночью идёт по тайге. Ликованье и страх. Бывает же симбиоз ликованья и страха?
…Чшш – что-то шуршит в ста метрах от просеки – ты это слышишь. Но оно идёт параллельным курсом – пускай идёт!
А за поворотом… это ж медведь… нет, это ушастый пень, ты его днём видела, ты же знаешь эту тропу. Он и днём похож на медведя.
А потом – ты ж сама медведь. То есть, была им недавно и так вот себя обзывала – медведь.
Ты поехала в тайгу – а это тебе родное с детства – чтобы…
Чтобы что?
Подожди, думать некогда. На тропу светит луна.
Восторг и жуть. И видно всё: ветви, корни – их перепрыгивать, от них ступнями отталкиваться – какое счастье, какой полёт! Рюкзак не тянет, к нему привыкаешь как к части тела. Летишь! Притягивает луна…
И вот ещё кайф ночи – комары отзвенели… и теперь не мешает ничто – есть ты и тайга.
…В детстве я говорила с рекой. Теперь – с этим лесом. Мы – родня. Со мной ничего не может случиться. Я пробегу по просеке семь километров, и…
Что?
Будет костёр. Будет изба. Будет моя Диаспора, которая мне нынче дороже всего.
Будут песни, которыми я живу.
Как бежится! Как работают мускулы! Я читала книги, всю жизнь читала книги и превратилась во что-то недвижное… а теперь вот – бегу!
Девчонка переходит болото. Две гати, она их видела днём, и от них уже виден свет.
Она встаёт на пороге избы и говорит: здравствуйте!
И встаёт мужчина. Из-за стола. От бумаг, от керосиновой лампы. И через паузу говорит:
– Привет! Идите к костру. Скоро будет ужин.
Потом он скажет: это мгновение определило всё.
А она ещё долго не будет понимать.
Она сядет у костра, и он тоже вскоре придёт – но она будет смотреть в костёр, и будет ли кого-то видеть и слышать? Личный подвиг – позади. Ночная тропа позади.
Девочка ещё любила тогда личные подвиги. Это потом она спросит – себя, кого же ещё! – почему пошла ночью по этой тропе. После маршрута. Долгого. Товарищи легли отдохнуть, а ей вот чего-то не хватило.
В этом месте Земли происходило Неведомое.
Компасы отклонялись – винить ли магнитную аномалию? Деревья росли иначе, чем привыкли расти. Муравьи были больше, чем бывают в других местах. Кажется, цвет хитинового покрова – и тот был другой.
А уж цвет болот… немыслимый цвет и свет! Вековая загадка болот: давать начало рекам – и хранить всё, что кануло.
Один из наших видел своего двойника, сидящего на болотной кочке. Другой… другой и рассказывать даже не хотел, что видел.
Количество спирта, выдаваемого в маршрут, винить никак было нельзя.
Кто-то становился целителем. Кто-то, наоборот, заболевал. По странному: просто не мог больше жить без этой тайги, как без наркотика. Остальная жизнь: работа, семья – было уже дело не первое. Кто-то становился поэтом… впрочем, там сочинять начинали чуть ли не все.
Это место Земли… оно было вблизи от падения великого метеорита, аналога, отблеска Аризонского.
Да какое – отблеск! Те же поваленные деревья, те же сказки шаманов, те же табу. Кто приближался вплотную к разгадке Неведомого – те погибали. И все самым странным и разным образом. То есть те, из поколенья раньшего, чем наши аксакалы.
Ну а мы-то уже ничего не боялись – такое время пришло в страну, что пристанищем для нас стала эта тайга.
Точнее – островом свободы.
Отключиться. Отвлечься. Уцелеть от лжи. Оказаться за тысячи километров от. Увидеть всё на расстоянье – и хотя б на время забыть.
Мы были поколением семидесятых, а наши аксакалы – самого интересного в эпохе страны десятилетия. Когда они едва вдохнули – а выдох уже запретили.
Они – не договорили. Мы ещё не начали говорить. Мы вслед за ними уходили – в тайну. В Неведомое. Это было заразительно: мы так нуждались в неформальных старших – и вообще в сказке.
Вообще во всём, что не будни.