Легкий пост. Шолом-Алейхем

      Хаим Хайкин доказал, что поститься можно гораздо больше сорока дней, не подряд, конечно, не день за днем, но за целый год наберется дней сто, если не больше.

      Но – поститься!

      Какие там капли воды? При чем тут куски льда? Поститься – значит не есть, не пить сутки, полных двадцать четыре часа.

      И никакие врачи рядом не сидят и пульса не щупают. Тихо, спокойно!

      В чем дело?

      Хаим Хайкин – бедняк, обремененный семьей, его кормят дети.

      Большинство его детей – девочки, они на фабрике, делают гильзы и зарабатывают, кто пятиалтынный в день, а кто и половину того. Да и то не каждый день, – надо исключить субботы и праздники… А дни забастовок? Слава тебе господи, везде, даже здесь, в Касриловке, уже знают, что такое забастовка!

      И вот из этих заработков надо платить за квартиру – сырой угол в подвале.

      Из этих заработков надо всех как-нибудь одевать и обувать! Платья есть у всех, а ботинки – одна пара на двоих.

      Из этих заработков надо кормиться, прости господи! Едят хворобу: кусок хлеба, натертый чесноком, иной раз крупеник, а то – кусок тарани, после которого никак не отделаешься от изжоги: всю ночь пить хочется.

      Как сядут за стол, надо каждому дать его долю хлеба, делить его, как пряник.

      – Ох, эта еда! Ох, уж эта мне еда!

      Так говорит Хайка, жена Хаима Хайкина, больная женщина, которая кашляет, бедняга, ночи напролет.

      – Не сглазить бы! – говорит отец, Хаим Хайкин, и смотрит, как дети глотают целыми кусками хлеб. Он и сам бы не прочь закусить, но, если он возьмет себе, – обе малышки, Фрейдка и Бейлка, останутся без ужина.

      И он разрезает свою долю надвое и отдает малышкам – Фрейдке и Бейлке.

      – Фрейдка! Бейлка! Вот вам еще по куску хлеба, будет вам на ужин.

      Фрейдка и Бейлка протягивают тощие черные ручонки, заглядывают отцу в глаза, не верят: а вдруг он шутит?.. Дети-лакомки играют с отцовской долей хлеба до тех пор, пока не начнут откусывать по кусочку. Мать это видит и принимается кричать и кашлять:

      – Только и делают, что едят!

      Отец не может этого слышать, хочет ей ответить, но молчит. Не может он говорить и не имеет права. Кто он здесь? Битый черепок. Он здесь последний из последних, лишний, всем лишний, и им и себе самому.

      И в самом деле – делать он ничего не делает, абсолютно ничего. Не потому, что не хочет или не пристало ему, а потому, что делать нечего! Нечего – и все тут! Все местечко жалуется, что людям делать нечего! Согнали, не сглазить бы, столько евреев… Радость, ну и ну!

      «Но и то благо! – думает Хаим Хайкин. – Хорошо, что у меня есть дети. У других и того нет. Но рассчитывать на детей…»

      Эх, знаете, нехорошо, когда приходится рассчитывать на детей. Не потому, что они не захотят помочь отцу, упаси бог! Но он сам не может, не может!