Да будем мы прощены. Э. М. Хоумс
в городе. Они с папой вместе обедают сегодня – проверяют, могут ли снова поладить.
– Ну, ладно.
Я отступаю, готовый уехать.
– А потому, – она делает эффектную паузу, – мы с братом решили разыграть наш вариант телепередачи «Хищник». Папа говорит, поразительно, насколько человек бывает тупым. А мы знали: мама что-то крутит, только не знали что.
Тут из туалета выскакивает ее брат, заводит мне руки за спину и щелкает наручниками.
– Послушайте, – говорю я. – Во-первых, вы поступаете нехорошо. Я не совершал никакого преступления. Во-вторых, вы неправильно надели наручники. Если вы мне нарушите кровообращение, то ничего не добьетесь. Их нужно ослабить.
Мальчишка глазом не моргнет. Я дергаю руками в воздухе:
– Браслеты слишком тугие, больно.
– Так ведь это хорошо, – отвечает он. – И должно быть больно.
– Ослабь, пожалуйста, – снова прошу я. Мальчик качает головой. – Ослабь.
Он и ухом не ведет.
Я прикидываю, не рухнуть ли на колени, изображая пену у рта, или симулировать сердечный приступ. Непонятно, сколько в этом будет игры и сколько реальности, потому что приступ паники у меня уже есть. Думаю упасть, но смотрю на жесткие плитки пола и рассчитываю вероятность разбить коленную чашечку. Слишком она велика, чтобы рисковать.
– Сколько вам лет? – спрашиваю я, чтобы отвлечься.
– Тринадцать, – говорит девочка. – А ему почти одиннадцать.
– Ваши родители не знают, что вы пускаете в дом чужих? Откуда вам известно, что я не какой-нибудь страшный монстр, опасная личность?
– Мама не стала бы обедать с опасной личностью, – говорит мальчик.
– Я не очень хорошо знаю вашу маму.
– Посмотри на себя, – говорит девочка. – Не очень-то ты страшный.
– А не надо его еще и связать? – спрашивает мальчик. – Ноги не надо? У меня есть стропы для банджи-джампинга.
– Не надо, – отвечает она. – Он и так никуда не денется.
Мальчик дергает меня за руку – сильно.
– Сядь, – приказывает он, толкая меня, и я изумлен его силой.
– Эй, полегче! – отвечаю я.
Меня усаживают в гостиной – если это положение со скованными за спиной руками можно назвать сидением, – а сами дети становятся передо мной, будто ожидая, чтобы я что-нибудь сказал. Я принимаю подачу.
– Ну, хорошо. Так как это все задумано? Тут скрытая камера, что ли?
– Камера есть, – говорит мальчик. – Только батарейки нет.
Гостиная вся белая. Белый диван, белые стены. Единственный цвет – два ярко-красных мягких кресла.
– Ну, так в чем дело-то?
– В основном – что жизнь у нас паршивая, – говорит мальчик. – Родители на нас внимания не обращают, папа все время работает, мать то в компьютере, то еще в чем, и не помню, когда мы с ними чем-нибудь занимались веселым.
– И мы думаем, что у него интрижка, – говорит девочка.
– Что такое интрижка? – спрашивает мальчик у сестры. Она ему шепчет, и он брезгливо морщится.
– Почему