Море, горы и киты. Матвей Дмитриевич Балашов
естнадцать. Семнадцать. Восемнадцать. Девятнадцать…
Это я с утра стою перед зеркалом в ванной.
…Двадцать один. Двадцать два. Двадцать три. Двадцать четыре…
И вожу указательным пальцем правой руки по своему лицу.
…Двадцать шесть…
Это не шутка.
…Двадцать семь…
Это всё абсолютно серьёзно.
…Двадцать восемь.
Вытянутый палец зависает в воздухе. Я глубоко вдыхаю и повторяю шёпотом: двадцать восемь. Ванная комната становится ещё теснее.
Двадцать восемь. Не зная контекста, можно и позавидовать. Но я погружён в контекст с головой. Мы с контекстом неразлучны, как сиамские близнецы, как рыба-прилипала и брюхо акулы, как берёза и подберёзовики, как палач и чувство вины.
Мы здесь одни: я, голая лампочка и двадцать восемь прыщей на моём лице. Сегодня у нас годовщина: пять лет вместе. Пять лет бесплодной битвы в меньшинстве. Битвы с противником, который всегда на шаг впереди. Битвы, больше похожей на бег по кругу. Срубишь одну голову – на её месте вырастает две новых. Миф, ставший реальностью.
Крем за полторы тысячи рублей ехидно улыбается мне со своей полки. Утренний гель для умывания за две тысячи рублей показывает мне язык. Вечерний гель для умывания за тысячу семьсот крутит пальцем у виска.
От них никакой пользы. Как и от огуречной маски. Как и от хвалёной салициловой кислоты. Как и от зубной пасты. Как и от сока алоэ. Как и от перекиси водорода. Как и от спирта. Как и от бабушкиных молитв. Всё одно.
– Сглазили тебя, сынок, – сказала мне однажды бабушка и украдкой нарисовала в воздухе крест. – Врачи тут уже не помогут – не их спе-ци-ли-за-цья. Знахарка тебе нужна умелая. Знахарка. – снова машинальное движение рукой сверху вниз, справа налево.
Сейчас её слова звучат у меня в голове отчётливо, как будто бабушка стоит прямо за моей спиной. Как будто бабушка ещё жива. Как будто из кухни доносится запах свежеиспечённых пирогов с капустой. И с луком. И с яйцом.
Я даже готов поверить, что Благодатный огонь в канун Пасхи сходит сам по себе, лишь бы это оказалось правдой. Готов поверить, что святая вода действительно обладает магическими свойствами, лишь бы это оказалось правдой. Готов поверить, что диплом о высшем образовании ещё имеет значение, лишь бы это оказалось правдой.
Резко оборачиваюсь: никого там нет. И из кухни доносятся только стоны повесившейся в холодильнике мыши.
Глаза начинают намокать, а это сейчас ни к чему. Прогоняю ненужные мысли и вглядываюсь в своё отражение, прищурившись. Отражение прищуривается в ответ, его зрачки изучающе крутятся в глазных яблоках. Это будет продолжаться, пока кто-то из нас не отвернётся. Все знают правила – никто не хочет проигрывать. На кону – честь. На кону – достоинство.
А что, если бабушка была права?
Глаза слезятся, но я не сдамся.
Что, если выход остался только один?
Я сильнее.
Разве это так уж невероятно?
Я уступаю и отвожу взгляд.
Утопающий, как известно, хватается даже за соломинку, и я только что нашёл свою. Это и не соломинка вовсе – это лишь игра света, мираж, обман зрения. Но я всё равно крепко сжимаю её тонкими пальцами.
Так начинается моя история. В одних трусах. И перед зеркалом в ванной.
Глава 1. Анна Викторовна Галицкая
Какое-то время продолжаю смотреть в мутное зеркало в ожидании чудесного исцеления, спустя пару минут – в ожидании хотя бы крохотного улучшения, а ещё через минуту просто сплёвываю в раковину сгусток плотной слюны: если не время, то гроб это дело точно исправит. А если и у него не получится, то меня это уже не будет волновать.
Снова хочется разбить зеркало кулаком, поселиться в счастливом неведении и остаться там навсегда, но здравый смысл одерживает верх. Всё равно с моим телосложением я бы и трещины на стекле не оставил. Да и ни в чём оно не виновато. Наверное. Потусторонний я выдыхает спокойно, заметив, как моя ладонь снова превращается в ладонь.
Значит, двадцать восемь сегодня. Всего на четыре процента больше, чем вчера. Не так уж и плохо, но я готов рвать на голове волосы. Не так уж и плохо – это тот уровень жизни, к которому нас приучают с детства. Могло быть хуже – не это ли повод для счастья? Кому-то хуже, чем мне. Так чего жаловаться? Кто-то, вон, вообще умирает в страшной агонии прямо в эту секунду. Что мои проблемы по сравнению с этим?
Четыре процента. Я, кстати, люблю математику. Помогает укрыться от гнетущей реальности за выращенными в пробирке проблемами. Экспоненты, интегралы, дифференциалы, арктангенсы, гипотенузы: такая же фантастическая вселенная, как «Гарри Поттер» или «Властелин Колец», – только для более узкого круга лиц.
Кажется, на подобные мысли уходит большая часть моей жизни. На подобные мысли и чрезмерно детализированные сны. С ними хорошо и уютно. Я бы с ними никогда не расставался, если честно. Я бы оставил реальность реалистам и больше к ней не возвращался.
Но