Босс скучает. Татьяна Тэя
передразниваю с утрированным сарказмом. – У тебя что, так много рабочих столов, что ты их путаешь? Герман Маркович, заведите один на все случаи жизни и больше никаких проблем. Гарантирую! А если виртуальный с удаленным доступом – так удобства не оберетесь.
Мне очень хочется вывести этого айсберга из себя, но он лишь смеется. Словно я для него лишь забавная подчиненная. Ну, хоть скучать перестал вроде бы. Впрочем, мне повезло. Будь на месте Германа кто-то другой, я бы не стала так часто острить. Он же и мой босс, и парень из прошлого. Все смешалось, даже не знаю, а хорошо ли это?
– Что за прошлый век – везде таскать с собой распечатки? Берегите лес, Герман Маркович.
– Мельникова, я его очень даже берегу. Но на этих документах уже моя подпись, и они нужны в оригиналах.
– Понятно, – тяну я. – Ладно, куда ехать?
Не то чтобы мне очень хочется побывать у Германа дома, но некая доля любопытства меня разбирает. Как выглядит его дом? Где он живет? С кем? Ну, если передать документы некому, явно ни с кем.
«Не факт, не факт», – снова просыпается внутренний голос.
– Я сброшу адрес сообщением, – поясняет Островский, а после небольшой паузы добавляет: – но сначала тебе надо заглянуть к моей маме за ключами.
Настроение падает резко, будто бы меня головой окунают в ледяную воду.
– На Всеволода Вишневского? – охрипшим голосом уточняю я.
– На Всеволода Вишневского, – подтверждает Герман. – Адрес я сброшу.
– Я помню, где это, – бормочу я. – Сейчас займусь, – и даю отбой.
Если бы документы не были нужны так срочно, как утверждал Герман, я бы к нему ни под каким предлогом не поехала. Это еще один пласт воспоминаний, который мне совсем не хочется вскрывать. Еще и предстать перед лицом Лидии Васильевны после того, что я сотворила с жизнью ее сына, – выше моих сил. Куда проще заползти в нору и тихо шипеть оттуда на Германа, совсем другое – встретиться с человеком, который относился к тебе, как к родной дочери, а ты его по факту – предала. Сделала больно ее сыну.
Но ведь и он сделал тебе больно?
Не важно… сделал, но не сломал.
Подношу руки к щекам и кладу ледяные ладони на горячие щеки. Что это? Стыд? Стыд и страх.
Мне нужно время собраться с мыслями и с силами. Чтобы Герман не говорил про срочность, время еще есть. Встречусь я с его швейцарцем и этим переводчиком попозже. Пока же зайду в кафе, позавтракаю и спокойно проиграю про себя все возможные сценарии встречи с матерью Островского.
Через почти два часа я на Петроградке. Стою у шестиэтажного желтого здания и мнусь. Еще зачем-то ругаюсь на Германа. «Какой нехороший сын, – думаю про себя, – деньги есть, а мать до сих пор живет в коммуналке».
Ох, сколько времени мы тут с ним проводили. У семьи Германа здесь было две комнаты из четырех. Одна такая большая, что в ней поместилась бы вся моя квартира на Шпалерной. Только в те дни мы по очереди зависали то у него, то у меня. Занимались всякой ерундой, которой занимаются влюбленные пары, отсыпались после ночных прогулок по городу, строили планы на будущее: например, как рванем на будущий