Жизнь ни во что. Аркадий Гайдар
никуда. Да приведи-ка сюда Жидовку, нечего ей там околачиваться. А Змей пускай пойдет и узнает, кто это, кого они ранили, я думаю, что, вероятно, Демона, а если Демона, то спроси его, где динамит, и вообще узнай, в чем там дело, и скажи, что пусть не беспокоится, мы ему пришлем доктора. Ну живо…
Гром накинул полушубок, поправил кобур револьвера и направился к выходу. А Змей уже исчез.
В это время Ястреб с пятью лбовцами был наготове. Жидовка, услышав выстрелы, бросилась к окну, потом хотела было выбежать на двор, но Ястреб крепко ухватил ее за руку и толкнул обратно на лавку.
– Сиди и не суйся.
– Мне страшно, – сказала она – я лучше убегу и одна проберусь в лес.
– Сиди, – повторил Ястреб и внимательно посмотрел на нее.
И пытливый взор Ястреба уловил какое-то несоответствие между ее испуганными словами и спокойным провалом черных глаз, в которые нельзя было смотреть и взгляд которых нельзя было пересмотреть, ибо они всегда светились ровной, загадочной темнотой.
– И откуда она взялась на нашу голову? – опять вслух высказался кто-то. Но в это время вошел Гром и передал, что Лбов приказал никому и никуда не уходить, ни с кем не связываться до рассвета, потому что надо во что бы то ни стало забрать и унести динамит, полученный для бомб. Он передал это, потом приказал Жидовке идти за ним.
– Хай катится от нас подальше, – сказал Ястреб, – а то сидит, как сова какая-то, и молчит, ни с ней поговорить, ни к ней подступиться.
Жидовка накинула платок и вышла. Была чуть-чуть морозная ночь, ручьи продолжали еще булькать, но под ногами то и дело похрустывали тонкие пластинки льда. Гром никогда много не разговаривал, Жидовка – та и подавно, потому и шли молча.
Было темно, и Гром несколько раз оступался и, продавливая стекляшки льда, попадал ногой в воду.
– Ну, ну, не отставай, – говорил он несколько раз Жидовке, бесшумной тенью следовавшей за ним.
Возле одного из поворотов Гром слегка поскользнулся – и почти одновременно невдалеке заржала лошадь, а кто-то окрикнул громко:
– Стой, стой… Кто идет?.. Говори, а не то стрелять буду.
Гром сильно толкнул Жидовку в сторону и сам приник в углубление каких-то ворот.
– Кто там шляется? – спросил опять тот же голос.
– Никого, должно быть, – ответил другой. – Это лед в ручье от мороза хрустнул.
– Ну и жизнь, ну и жизнь, – сплевывая, проговорил первый, – ни тебе днем, ни тебе ночью покоя. Ворота скрипнут – за винтовку хватайся, ветер зашумит – к шашке тянись.
Один из трех конных проехал около забора близко-близко, так, что Гром мог бы достать круп его лошади концом дула своего револьвера. Гром уже думал, что опасность миновала вовсе, но в это время кто-то впереди загорланил какую-то несуразную песню – должно быть, пьяный, возвращающийся с какой-нибудь попойки, и один из стражников тотчас же повернул и поскакал обратно, а остальные отъехали в сторону и остановились. Гром не видел их, но чувствовал по фырканию лошадей, что они близко. Он выбрался из своего убежища, тихонько дернул Жидовку