Восхождение нелюдя. Марина Ушакова
круглые или овальные камешки: пористые, красно-коричневого цвета, разного размера, но обязательно такие, чтобы помещались в ладони. Релины не носили камней в отличие от народов вайи.
В небе прямо перед ним сверкнул тонкий серп неизвестного, но привычного явления и тут же исчез. Через несколько минут появятся такие же в других местах. Эти сверкающие, тончайшие, еле заметные “серпы” двигаются в небе слева направо без остановки иногда на мгновения заслоняя садящееся или всходящее Солнце. Луну они редко закрывают.
Перед ним ещё десятки километров последствий боя. Каждая из двух этих рас преследует собственные интересы, не заботясь о тех, кто останется в живых и будет влачить такое же существование, как Бенир: нищета, голод, холод, паразиты, опасности на каждом шагу. А то и калеками многие остаются, не способные заработать на кусок хлеба. Да и интересы эти – тайна за семью печатями власть имущих, которых и в глаза-то никто из простого люда не видел.
– Эй, сын врага, помоги! – раздался сдавленный голос.
Мальчик метнул равнодушный взгляд на умирающего вайи и, дёрнув бровью, перешагнул его, следуя своему пути. Сказать, что виды ран и искажённые болью лица не вызывали в нём ничего нельзя. Ему было страшно. Он испытывал глубокое сочувствие к этим бедолагам. Но знал точно, что помочь никому из них не в состоянии.
Он отвёл взгляд от горбатой спины. Многие из вайи, не держащие в руках камешки, были чем-то больны или искалечены – уродливые горбы почти у всех зрелых солдат. У этого горба ещё нет. Совсем молодой. На вид лет двадцать.
– Подожди! Пожалуйста! Помоги! Дай воды! Я заплачу!
Бенир остановился. Ему не помешают любые ценные вещи. Воды хоть и мало, но он знает, где её достать. Конечно, придётся сделать крюк в несколько километров за водой, но до заката он не успеет вернуться сюда снова.
Он присел рядом с раненным и поднёс к его губам свою изрядно помятую флягу. Боец, прикрыв нервные, покрасневшие веки, припал к горлышку и жадно потянул драгоценную влагу. Несколько раз он заходился кровавым кашлем, брызгая на руку мальчика.
– Благодарю.
Боец откинулся и тяжело дышал, глядя в пасмурное небо, затягивающееся жирными тучами. Не иначе, дождь будет.
– Я обещал тебе оплату. Достань из кармана. Из правого.
– Ты должен сам это сделать, – нахмурился Бенир. – Я не мародёр, и, если полезу в твой карман, это будет выглядеть, как грабёж. Доставай оплату сам. Я жду.
Серые глаза раненного окинули грязное лицо мальчишки. Чёрт, не разобрать из-за размазанной сажи. А вот глаза у мальца ядовитого, светло-серого цвета. Релин. Чистокровный. Враг. Дитя врага. Но это не имеет значения: никто из солдат никогда не поднимет руку на ребёнка. Детьми промышляют только бандиты и продавцы рабов. Куда-то продают их. Но никто не видел рабов на вражеских территориях. Есть слуги.
– Согласен.
Боец потянул слабую руку к мундиру и погрузил её в глубокий карман. Он извлёк оттуда свёрток и, положив на него свой крошечный камешек, вложил в руки мальчика.
– Возьми. Мне всё равно уже не жить, а тебе это может пригодиться и сослужить хорошую службу в будущем. Удачи, путник.
Оставив без ответа умирающего, Бенир поднялся и направился дальше, уже с интересом поглядывая на раненных: если ещё отпоить водой врагов, у него накопится достаточно ценных вещей, чтобы заплатить за ночлег в деревне в грядущую грозу. И раненным возможно спасение, и он не останется в накладе.
Впрочем, здесь ему все враги: и вайи, и релин. И те, и другие на каждом шагу его длинного пути пытались сделать его своим рабом, слугой, ограбить, избить, а то и…
Бенир поджал бледные губы и зло сплюнул в сторону. Он едва тогда сумел сбежать. Кто-то из пленных перерезал глотку командиру преступной группы, посеяв хаос, которым и воспользовались многие невольники и бежали куда глаза глядят.
Говорят, раньше во время сражений на поля приходили специально обученные люди и оказывали помощь раненным; забирали в некие больницы и там лечили. Даже раны зашивали. Теперь никто не заботится о раненных. Если кто выживет и сам поднимется на ноги, то пойдёт воевать дальше или вступит в ряды бандитов. А нет – значит, судьба такая. Никто никого не жалеет, никто никому не помогает. Тысячи, сотни тысяч детей-сирот бродят по миру в поисках хорошей жизни. Некоторое так бредут до самой старости, если выживают.
Люди разучились любить и проявлять милосердие. И он такой же. Или нет? Всё же, он испытывает к раненным искреннее сочувствие. Где-то глубоко, очень глубоко в душе.
С сомнением взглянув на круглый пористый камешек в своей руке, мальчик с сомнением огляделся на горы тел вокруг себя. Зачем раненный отдал ему то, с чем каждый вайи живёт всю жизнь и умирает с ним же в руке?
– Помоги.
Бенир остановился – кто-то ухватил его за лодыжку слабыми пальцами.
– Заплатишь, помогу. Чего надо?
Он грубо выдернул ногу из кривых, чёрных пальцев.
– Закопай его.
Да, этот уже точно не жилец. Бенир присел рядом,