Свобода, равенство, братство. Как избавиться от тирании. Максимилиан Робеспьер
тал главным объектом ненависти как консервативных депутатов Конвента, так и роялистов. 13 июля 1793 года Жан-Поль Марат был убит дворянкой Шарлоттой Корде. Его тело было захоронено в Пантеоне, но после того, как к власти пришли противники Марата, удалено из Пантеона и перезахоронено на кладбище у церкви Сент-Этьен-дю-Мон.
Политическая автобиография
Я не могу скрыть от себя, что государственные люди постоянно изображают меня анархистом, который повергает во прах все законы и которому нравится только беспорядок.
Я приближаюсь к пятидесятилетнему возрасту, и уже с шестнадцати лет я сам безраздельно руковожу своим поведением. Я прожил два года в Бордо, десять лет в Лондоне, один год в Дублине и Эдинбурге, один – в Гааге, Утрехте и Амстердаме и девятнадцать лет в Париже, и я объездил пол-Европы; пусть перелистают полицейские реестры этих разнообразных стран, и я ручаюсь, что мое имя ни разу не будет в них обнаружено в связи с каким-нибудь нарушением законов; пусть соберут всякие сведения, и я ручаюсь, что ни один человек под небом не сумеет упрекнуть меня хотя бы в одном бесчестном поступке; но может ли человек, умевший уважать во всех странах установленный порядок, быть анархистом?
Они изображают меня, кроме того, честолюбцем, стремящимся к власти. Но честолюбец неизбежно бывает интриганом. Если же отбросить первые годы моего детства и время, затраченное на путешествия, на медицинскую практику и на выполнение обязанностей законодателя, то окажется, что я провел всю свою жизнь в кабинете за изучением природы и за размышлениями. За последние четыре года изменился лишь предмет моих мыслей; все мое время было поглощено политикой, защитой угнетенных, раскрытием заговоров против отечества, преследованием зачинщиков всяких козней; мои бумаги были два раза захвачены, моя переписка всегда была под надзором моих врагов, и я ручаюсь, что в ней никогда не было обнаружено ни одного слова, свидетельствующего об интриге; меня никогда не видали за столом у министров, в кружках, в тайных комитетах, и не подлежит сомнению, что мое имя никогда не было скомпрометировано участием в интригах, которые велись с начала революции.
Если замкнутая и уединенная жизнь, которую я всегда вел, недостаточно доказывает всю нелепость предъявляемых мне обвинений, то я мог бы привести свидетельства всех тех, кто знал меня в частной жизни, что я придерживаюсь строгих нравов, что я менее всего забочусь о благосостоянии, о почестях и высоком положении, что я умею довольствоваться рисовой похлебкой, несколькими чашками кофе, моим пером и физическими приборами. Все это не свидетельствует о честолюбии.
Они изображают меня людоедом и кровопийцей. Те, кто видал меня вблизи, и еще больше те, кто жил в тесной близости со мной, знают, что я не могу видеть страдания несчастных, что я всегда делю свой хлеб с неимущими и что я не оставляю себе ничего, когда у кого-нибудь из подобных мне не хватает необходимого.
Они изображают меня непоследовательным существом с восторженной головой. Я опубликовал до сего дня двадцать томов как по физиологии и медицине, так и по физике и политике; читайте же и судите сами.
Всего этого, конечно, достаточно для опровержения непрекращающихся нелепых обвинений, но этого мало для объяснения всех моих поступков, часть которых, как я соглашаюсь, может казаться тем, кто не знает их причины, уклонением от должного поведения; поэтому я хочу объясниться и обнажить всю свою душу.
У меня есть две господствующие страсти, с детства подчинявшие себе все мои способности, – любовь к справедливости и любовь к славе. Я привык к размышлениям; у меня характер пламенный, стремительный и упорный; наконец, моя откровенность подчас доходит до жестокости; моя душа чиста, и я вовсе не желаю проявлять ложную скромность, но я, может быть, имею несчастье придавать слишком большое значение добру, которое делаю, которое я хотел бы сделать. В этом заключается ключ к пониманию всего моего поведения; дальше будет видно, каким естественным путем объясняются самые различные мои поступки.
Мое рвение и усердие к науке всегда увенчивались довольно блестящими успехами. Этого было достаточно для возбуждения зависти. Я знаю, что ее можно ловко обезоружить, подчеркивая свою ложную скромность и льстя завистникам. По притворство и хитрость противны моему характеру, я пренебрегал этими постыдными средствами и, не интересуясь последствиями, энергично выступал против шарлатанов, которые пользовались своей незаконно приобретенной, эфемерной репутацией, чтобы ставить мне бесчисленные преграды и мешать моему продвижению; это их еще больше раздражало и увеличивало количество моих многочисленных врагов.
Измученный к моменту революции преследованиями, которым меня так долго подвергала Академия наук, я с радостью воспользовался представившимся мне случаем, чтобы отбросить своих угнетателей и занять должное место.
Я вступил в революцию со сложившимися взглядами и настолько хорошо знал принципы высокой политики, что они стали для меня общими местами. Будучи лучшего мнения о мнимых патриотах из Учредительного собрания, чем они того заслуживали, я был поражен их теоретическими