Другими словами. Тайная жизнь английского языка. Ольга Богданова
Вместо предисловия
Жил-был лингвист Эдвард Сепир, который наперекор сложившейся тысячелетней практике и накопившимся предубеждениям, объявил все языки равными, заявив, что у языков нет иерархии, что в языках «простых» сообществ нет ничего простого, а в «сложных» языках развитых стран нет ничего сложного, что каждая разновидность языка представляет собой полную и исчерпывающую систему, адекватную всем задачам, которые хотят решать его носители.
Чуть позже к нему присоединился Бенджамин Ли Уорф. Первоначально химик, Уорф решил сменить предмет своего научного интереса, начав изучать лингвистику в Йельском университете у Эдварда Сепира, впоследствии став известным благодаря гипотезе лингвистической относительности, заключавшейся в том, что язык влияет на то, как мы думаем, также известной как гипотеза Сепира – Уорфа.
Строго говоря, Сепир такого никогда не утверждал. Уорф с Сепиром никаких совместных гипотез не выдвигали, а Сепир и вовсе писал о других вещах. Проблема этого знаменитого утверждения, как замечают многие критики данной гипотезы, что перевод между любыми языками оказывается невозможным, потому что каждый язык создает свой особенный, совершенно непохожий на другие, ментальный мир.
Так, заявляют они, если представить, что разные языки предоставляют разные, но частично совпадающие инструменты мышления (без чего перевод не мог бы существовать), то получается, что, например, во французском языке есть понятия, которые не могут быть выражены на английском. А это значит, что где-то в мозге есть некая область, отвечающая за «мышление на французском», которое оказывается невыразимым на каком-либо другом языке.
Что касается меня, я не являюсь ни сторонником, ни противником этой гипотезы, а как человек, который иногда думает на нескольких языках, могу лишь поделиться некоторыми наблюдениями. Я начала изучать английский язык по нынешним временам очень поздно – в 10 лет. Я училась в самой обычной школе, без какого-либо углубленного изучения иностранных языков. Более того, английский язык там преподавали откровенно плохо. Единственное светлое пятно – моя первая учительница английского языка, которая привила мне любовь к иностранным языкам. К сожалению, потом учителя менялись слишком часто, и в основном по нисходящей. Восполнять все эти лакуны мне приходилось самой. Примерно в это же время я самостоятельно начала изучать французский язык. Получалось, в общем-то, неплохо. Единственная дополнительная грамота после окончания школы у меня была за особые заслуги перед английским языком.
Факультет романо-германской филологии всегда был моей мечтой – самый большой и престижный факультет государственного университета моего города славился тем, что его лучшие студенты постоянно уезжали по партнерской программе кто в США, кто в Германию. Тем сильнее было мое разочарование, когда я все-таки туда поступила. На первом же собрании нашего потока декан сразу предупредил, что романо-германская филология – это очень классическое образование. Читать придется очень много, а в библиотеках сидеть (чтобы подготовиться к многочисленным семинарам и зачетам) еще больше. Очень повезет, если до диплома «доживет» хотя бы треть от всего потока. Слишком много мертвых языков, слишком много литературы, начиная с античной (спасибо, что не в оригинале), слишком мало чего-то живого. Слишком мало английского языка. Действительно, из всех моих знакомых, кто учился там до меня, никто свое обучение не закончил. В том числе и я. Долгие поиски себя привели к тому, что позже я поступила в университет «попроще», выбрав кафедру «Лингвистика и переводоведение», где в итоге защитила диплом по «фундаментальной и прикладной лингвистике», как охарактеризовали его члены экзаменационной комиссии. Таким образом получилось, что я представляю собой редкую помесь
Я достаточно рано открыла для себя идею, что ты живешь столько жизней, сколько языков знаешь, и мне хотелось прожить как можно больше жизней, поэтому я старалась выучить как можно больше языков. К латыни, древнеанглийскому, английскому и французскому языкам я затем добавила немецкий, итальянский, испанский и португальский языки. И тут началось самое интересное, а именно языковые интерференции. То, как все эти языки взаимодействовали и уживались между собой в моей голове.
Еще интереснее с так называемой «колеей мышления». Я заметила, что лучше всего у меня получается думать на английском языке. «Виновато» ли в этом то, что больше половины слов английского языка заимствовано из латыни и греческого – главных языков всех известных философов? Просто посмотрите на абстрактные слова английского языка: allegory, concept, genius, humanity, infancy, testimony – все это borrowed words. Читать сложные произведения на английском языке гораздо проще, поскольку английские слова не связаны у меня с тем же ментальным восприятием, которое образуют аналогичные слова на русском языке.
На французском языке тоньше чувствуются нюансы, просто потому, что он к этому более предрасположен. Даже та уродливая родинка на шее, которую ты так ненавидишь, на французском grain de beauté, что в буквальном