2. Поэзия. Татьяна Зырянова

      Янтарный купол в северных ладонях

      Быть замкнутым – жить сдержанную страсть.

      Балтийский гул славяно-прусской крови.

      Не отменить. Не выбить. Не украсть.

      Время рвётся по швам, и кроссовки сменяются берцами

      Жахнуть водки, поржать над шнурками, консервы открыть,

      Загадать себе песню и жить научиться в бессмертии…

      И продолжиться в лицах детей, и прореху зашить.

      Возвращайтесь, ребята. По каждому вашему профилю

      Всё распишут бои: посуровевший взгляд, седину,

      Тайну писем родным, ярость, дерзость и схватку с эпохою,

      Поле призраков, выбор, молитву и – резче – судьбу.

      Возвращайтесь, ребята, пройдя через тени и сумерки:

      Вам счищать всё гнильё с золотого земного стола.

      Будьте стаей волков – не стадами ягнят, не безумными.

      Пусть звенит русский колокол в каждом из вас – не по вам.

      Рябины погладят багряными пальцами каждого

      И того, кто затопчет огонь, и того, кто сбежал.

      Дорога всё гнёт тетиву, да рога не отлажены,

      Да под инеем ржавым, студёным лафеты дрожат…

      Он дышит под снегом, и топкие воды протаяли,

      Но его под лучистое сердце, под дых бьёт сапог…

      И вновь, как в былое, вразмах, словно кольями-сваями:

      Бьют в ключицы, в колени, в язык бьют и в веру: в народ.

      Те – рябь на воде: «утикающие» вдаль сограждане.

      Вы включите им песню – «От героев былых времён…»

      Крылатость не вправить ни жабе, ни змею. Не жалко их.

      Наши души – реликты, и не знать им иных имён.

      Ей важно сохранить сейчас обыденность

      Мохнатость тапок, ласковость кота,

      Вечерние ленивые повинности —

      Помыть посуду, промолчать слова,

      Простые, бесполезные, ненужные —

      Так ей казалось только лишь вчера…

      Но горы стали резче, звуки – грузными,

      И воздух вдруг – занозы и щепа.

      Сегодня ей не стыдно (спотыкается,

      Конечно, сердце) – глаз не отвела.

      Туман клоком линялым ошивается

      В соседней арке… Мало ей тепла…

      Идущие на цели не сбиваются,

      «Охотники ночные» ждут гонцов.

      А ей что? Амулетами впиваются

      Обрывки песен на дороге снов…

      Высокий и седой, дорогой выбранный,

      Черкнёт в клочке бумаги: «Надо ждать!

      Мы выдержим, девчата, наших вызволим.

      Судьба такая – небо удержать.»

      Висит на растяжках лучей солнечный гонг

      Молотом медным впиваюсь в него – держу ритм.

      Поверенный в деле сдержан и отрешён,

      Он ширит площадку вокруг из гранитных плит.

      Танцует аскет в белом плаще на скале.

      В вихре безумном вдыхает мальчишка грозу,

      И рушатся молнии в поле на рожь, где

      Жатву снимают на Дикой охоте на Русь.

      Гудит задубевший створ калёной души.

      Трещинки страха – на призрачно-серых зрачках.

      Мигает под молотом солнце: мир поделив,

      Старцы меняются мантиями на века.

      Нейтроны рассыпав, скол от луча выпал в снег:

      Мир – он не делится! Замер аскет – вы в уме?

      Змеёй вытекает из рукавов рассвет,

      Бело-лазорево-алым смеётся «Ну нет!»…

      Но даже если я китом

      уйду на глубину,

      я подворую – у неё,

      у той, кого люблю.

      У матери, жены своей,

      девчонки в первом «а»:

      у жаркой радости – огней,

      морозности – у льда…

      Я был бессонен и нелеп,

      веснушчат и удал,

      мне было страшно, я был сед,

      но, веря ей, я знал,

      что не был для неё – скупец.

      Да даже пусть я раб

      земли